Отец посчитал, что следует действовать, и выбрал курс на север, матери осталось сражение со всем этим бардаком.
Кровь сходит с трудом, сам помню, как отрубил себе кончик пальца вскоре после открытия "Фернандо", вторые сутки на ногах, связанный цепочкой поставок и волей гостей. Махнул тогда тесаком, и получи фашист гранату. И никогда бы в жизни не мог представить, что столько вытечет из дурацкого кончика.
Понятное дело, что ни о каких больницах дело не шло, залил палец спиртом, закрутил марлей и вернулся к работе. И выскабливал доски, кухонную столешницу, пол и стены. В противном случае клиент получил бы более кровавый стейк, чем он бы того желал.
Еще была история с курткой. От матери я получил такую джинсовую, Levi"s, которую она купила на площади за большие бабки. Да каждый говнюк мечтал о такой. На мне она лежала будто вторая кожа. Что-то нашептывало мне оставить ее дома, но хотелось, чтобы меня увидели дружки. У них бы я получил дополнительные баллы. Вполне возможно, что меня бы приняли в банду?
Мы развлекались в лесу за Витомином. Там валялась масса военных грузовиков, транспортеров, мотоциклов, сожженных танков, тачек и тому подобного шайса. У нас, в Труймясте, до недавнего времени такие кладбища были повсюду. Теперь же они погружались в грязь, зарастали зеленью.
Короче, я хотел показать себя крутым хлопцем, заскочил в грузовик через разбитое окно и распанахал себе руку. И через лес помчался к ближайшей колонке, держа ладонь подальше от тела. Напрасный труд.
Ребята качали воду, а я пытался удержать кровотечение и сразу же отмывал куртку. Один мужик со стоянки дал мне бинт. Домой я вернулся весь в соплях, с розовым рукавом и уверенный в том, что мать меня прибьет.
- Это всего лишь тряпка. У тебя еще будет куча замечательных курток, - так погасила она мой страх и стыд. Но сама выглядела перепуганной.
Эту джинсу она отстирала в холодной воде, выискивая каждый розовый след.
На лодке мать начала с блузки. Чистила перекисью водорода из аптечки, осматривала на свет и снова отстирывала. Старик в это время следил за курсом и даже и не думал помогать.
Блузка сохла на надстройке за боковым прожектором, мать закрепила ее на релинге. Сама же взялась за очистку палубы. Она бы с удовольствием взяла мундир на тряпки, поскольку его и так собирались выбросить, но папа запретил. У него была своя гордость, а у мамы – больше работы.
Рулевое колесо рычаг скорости, показатель топлива, вольтметр, показатель давления – все было забрызгано яркой артериальной кровью. Мама хлестнула водой из ведра и начала оттирать, а отец, сжимая рулевое колесо, ругался, что она их потопит.
Она промывала щетку, а сквозь пальцы протекала светло-розовая вода. И она, местечко за местечком, очищала следы Платона.
Борта она отмыла с обеих сторон. Палуба выглядела чистой, но такой не была. На блузке она тоже обнаружила небольшое стадо красных точек, точно такое же на показателях скорости и рычаге скорости. Только-только обнаруживала одно пятнышко, как сразу же высматривала десять. Мать драила все сильнее, желая сцарапать краску и вгрызться в древесину, лишь бы только пропали те чудовищные доказательства вины. Страх бросал ее к рулевому колесу и вновь на палубу, она металась в злорадном шлепанье тряпок, в отсвете вечернего солнца – сволочного гада, который все делает красным.
Отец схватил ее, тряхнул, хватит, Звездочка, хватит уже.
Только мать и не думала переставать, поэтому старик повернул ее, словно соломенную куклу и показал далекую линию берега. Деревянный мол походил на улыбку; за дюной вращала крылья ветряная мельница.
Доплыли.
Вписываю имя отца в окно поисковика. Давно следовало это сделать.
В польском Нете попадаю на пару упоминаний, излагающих уже известную мне историю. Николай Семенович Нарумов, мой якобы папочка, был советским капитаном третьего ранга, и вправду обучал индонезийцев в Гдыне, смылся в Швецию на моторной лодке вместе с любовницей.
ebooksa