Тайна Богоматери. Истоки и история почитания Приснодевы Марии в первом тысячелетии

22
18
20
22
24
26
28
30

Термин «Христородица» плох не сам по себе, а, во-первых, потому, что он не рожден в церковной литургической традиции, но выдуман в противовес устоявшемуся термину «Богородица», а во-вторых, — и это главное, — потому, что он стал своеобразным маркером нечестивого учения о разделении Иисуса Христа на «двух сынов». Слово «Христос» означает «Помазанник». Но когда был помазан Иисус Богом, спрашивает Кирилл: до рождения от Девы или после рождения? Если после рождения, как утверждают еретики, то Она не должна именоваться и Христородицей, а если до рождения, то нет препятствия именовать Ее Богородицей[655].

Если рожденный от Марии есть вочеловечившийся Бог, то «сия славная Дева — конечно Богородица»[656]. А если еретики продолжают спрашивать, где в Писании Дева названа Богородицей, то вот одно из таких многочисленных мест: «ибо ныне родился вам Спаситель, Который есть Христос Господь» (Лк. 2:11). Если Младенец — Господь, то и Родившая Младенца — несомненно Богородица. Так и приветствовала Ее мать Иоанна Крестителя, когда Она пришла к ней: «И откуда это мне, что пришла Матерь Господа моего ко мне?» (Лк. 1:43). «Кто же до такой степени обезумел, что вместе с Евангелием не хочет именовать Святую Деву Богородицей?» — заключает Кирилл[657].

К мариологической тематике святой Кирилл обращается и вне полемики с несторианством, в частности, в своих толкованиях на Священное Писание.

В «Толковании на пророка Исаию» он рассматривает пророчество о рождении Сына от Девы (Ис. 7:14–16) и вслед за другими толкователями полемизирует с иудеями, которые утверждали, что в данном месте речь идет о «молодой женщине», а не о «деве», и что пророчество относится к царю Езекии, а не к Иисусу Христу. Кирилл решительно отвергает такое толкование. В греческом тексте пророчества говорится: «ибо прежде нежели этот младенец будет разуметь отвергать худое и избирать доброе, отринет худое и изберет доброе» (Ис. 7:15). Такое невозможно сказать об обычном младенце, будь то Езекия или кто-нибудь иной:

Ибо люди, еще не достигшие зрелости и не дошедшие до меры возраста, который как бы от самого времени почтен благоразумием, не совсем способны различать, что дурно и что хорошо. А когда уже само время к тому призывает, тогда делают свободный выбор того, что должно делать. Божественное же и высочайшее естество, будучи не в нашей, но в своей и приличествующей Ему высоте, никогда не доступно злу и отвергает все виды порочности, ниоткуда не искушаемое и не претерпевая смятения, напротив естественно и по самому существу не повинуясь злу… Итак, всегдашнюю твердость Божественного естества в добре знаменует пророк, говоря, что Он отринет лукавое и изберет благое. Истинно же это и в отношении к Самому Христу. Ибо хотя Он и родился по плоти чрез Святую Деву, будучи Богом по естеству и от Бога явившимся Словом: но был от утробы и прежде Нее, лучше же сказать и прежде всякого века свят, как Бог, не лишившись Своих совершенств вследствие принятия человечества, но, не пренебрегши и человеческим, по домостроительству, чтобы в Него веровали как сделавшегося поистине подобным нам и чтобы Он тем освятил само наше рождение[658].

В «Беседе на Сретение Господне», представляющей собой часть «Толкования на Евангелие от Луки» (сохранившегося фрагментарно), Кирилл рассматривает слова старца Симеона, обращенные к Деве Марии. В словах «и Тебе Самой оружие пройдет душу» (Лк. 2:35) Симеон называет оружием «скорее всего, ту скорбь, которую испытывала Она из-за Христа, видя распинаемым Того, Кого Она родила, не зная при этом, что Он будет сильнее смерти и восстанет из мертвых». По данному поводу Кирилл отмечает: «И ты не дивись тому, что Дева осталась в неведении, когда даже самих святых апостолов мы найдем маловерными в этом же»[659].

Сретение Господне. Фреска. Около 1376 г. Марков монастырь близ Скопье, Македония

Сретение Господне. Фреска. Конец XII — начало XIII в. Церковь Святого Стефана, Кастории, Греция

В «Толковании на Евангелие от Иоанна» Кирилл Александрийский обращается к эпизодам, в которых упоминается Дева Мария. Первый такой эпизод — рассказ о браке в Кане Галилейской. В словах «Что Мне и Тебе, Жено? Еще не пришел час Мой» (Ин. 2:4) Кирилл не слышит интонацию упрека. Наоборот, Христос показывает через это «достопримечательное почтение, подобающее родителям, из уважения к Матери приступая к совершению того, чего совершать еще не желал». Слова «что скажет Он вам, то сделайте» (Ин. 2:5) показывают, что «Своим материнским влиянием Жена склонила Господа, как Сына, к совершению чуда. Сама начинает дело, подготовляя служителей торжества исполнить то, что повелит им Господь»[660]. В отличие от Иоанна Златоуста, который, комментируя данный эпизод, делал акцент на человеческой немощи Матери Иисуса, не в полной мере сознававшей Его Божественное достоинство, Кирилл акцентирует послушание Сына Своей Матери и Его почтение к Ней.

Говоря о стоянии Божией Матери и других женщин у креста Иисуса (Ин. 19:25), Кирилл обращает внимание на то, что эти женщины в Евангелии названы «плачущими и рыдающими» (Мк. 16:10). Это наводит толкователя на такие неожиданные заключения:

Ведь женский пол почти постоянно плачет и весьма склонен к рыданиям, особенно когда имеет сильные побуждения проливать слезы. Что же побудило блаженного евангелиста вдаваться в такую частность, как упоминание женщин? Его целью было научить тому, что столь неожиданно случившееся страдание соблазнило, по-видимому, и Саму Матерь Господа, и эта весьма жестокая смерть на кресте несколько отклонила Ее от надлежащего представления дела — и при этом издевательства иудеев, и сами, быть может, находившиеся при кресте и смеявшиеся над Повешенным воины, пред взором Самой Матери осмелившиеся делить одежды Его. Несомненно, Она имела приблизительно такие мысли: «Я родила Осмеиваемого на дереве, и Он, называя Себя истинным Сыном Вседержителя Бога, пожалуй и ошибался и, по-видимому, заблуждался, говоря: „Я — жизнь“ (Ин. 14:6), — как подвергся распятию? Каким образом могли Его опутать сети убийц? Как не победил козней преследователей? Почему не сходит с креста, хотя и повелел Лазарю возвратиться к жизни и всю Иудею поразил чудесами?» И весьма естественно, что, не зная тайны, Женщина могла впасть в подобные этим размышления. Правильно рассуждающие должны понимать, что совершавшиеся события были способны смутить и крепкий рассудок. И ничего удивительного нет в том, если Женщина отчасти подверглась этому. Ведь если уж сам первоверховный из учеников Петр соблазнился некогда, при ясном изречении и учении Господа о том, что Он имеет быть предан «в руки грешников» (Мф. 26:45) и подвергнуться распятию и смерти, так что с легкомысленной поспешностью возгласил: «Будь милостив к Себе, Господи; да не будет с Тобою этого!» (Мф. 16:22), — то что удивительного, если более нежный ум Женщины увлекался к неосновательным мыслям?[661]

Толкователь поясняет, что говорит это «не по напрасным догадкам, как может показаться кому-либо», а приводят его к таким умозаключениям слова Симеона об оружии, которое пройдет душу Святой Девы (Лк. 2:34–35). Оружием Симеон «называет острую силу страдания, увлекающую ум женщины к неуместным мыслям. Ведь искушения очищают сердца страдающих и открывают присущие им мысли»[662].

Скорбящие жены у Креста. Фрагмент иконы «Распятие Господне». Вторая половина XIV в. Монемвасия. Византийский музей в Афинах

Как мы видим, в своем толковании страданий Матери Божией у креста Кирилл следует Оригену, который первым заговорил о том, что Она при Его кресте «соблазнилась», связав этот соблазн с предсказанием старца Симеона об оружии[663], и Василию Великому, который в этом почти дословно следовал Оригену[664]. Для александрийской традиции данное толкование стало, судя по всему, нормативным.

Говоря о том, как Иисус на кресте вручил Мать любимому ученику (Ин. 19:26–27), Кирилл подчеркивает, что Он сделал это не «по плотской любви», а потому, что тем самым исполнял заповедь закона Моисеева о почтении к родителям (Исх. 20:12). В то же время, он спрашивает: «разве не подлежало Господу заботиться о Своей Матери, подвергшейся соблазну и смущенной неуместными мыслями?» И отвечает:

Будучи истинным Богом, видя движения сердца и зная глубины, неужели не ведал смущавших Ее, особенно в то время, при честном кресте, мыслей? Итак, зная Ее размышления, Он передавал Ее Своему ученику как наилучшему тайноводцу, могшему прекрасно и в достаточной мере разъяснять глубину таинства. Ведь он был истинный мудрец и богослов, который и берет Ее и отводит с радостью, исполняя всю волю Спасителя о Ней[665].

Мы можем завершить наш обзор мариологических высказываний Кирилла Александрийского фрагментом из его беседы, произнесенной летом 431 года, сразу же после низложения Нестория. Беседа написана метрическим слогом, центральную и самую значимую часть беседы составляют похвалы Богородице:

Благословляем Тебя, Богородица Мария, досточтимое сокровище всего мира, неугасимый светильник, венец девства, скипетр православия, храм неразрушимый, вместилище Невместимого, Матерь и Дева; чрез Тебя благословенным именуется во святых Евангелиях грядущий во имя Господне. Благословляем Тебя, вместившая Невместимого во святой девственной утробе; чрез Тебя Троица Святая почитается и прославляется, чрез Тебя крест честный чтится и покланяется во всей вселенной, чрез Тебя небо торжествует, ангелы и архангелы радуются, демоны расточаются, чрез Тебя искуситель диавол ниспал с неба, чрез Тебя падшая тварь возводится на небо, Тобою вся тварь, подвергшаяся идолослужению, приводится к познанию истины, Тобою Святое Крещение сообщается верующим, Тобою елей радования, Тобою по всей вселенной утверждены Церкви, Тобою язычники приводятся к покаянию. Но что говорить многое? Тобою воссиял Единородный Сын Божий, свет сидящим во тьме и сени смертной, Тобою пророки пророчествовали, Тобою апостолы проповедовали спасение язычникам, Тобою мертвые восстают, Тобою цари царствуют, силою Святой Троицы. Но кто из людей мог бы по достоинству восхвалить прехвальную Марию?[666]

Фрагмент цикла иллюстраций к Акафисту Пресвятой Богородице. Фреска. Ок. 1376 г. Церковь Св. Димитрия, Марков монастырь, Скопье, Македония

Эта беседа стала примером для подражания, на который в дальнейшем ориентировались авторы похвальных слов в честь Богородицы, а также творцы литургических песнопений в Ее честь.