Зима в Мадриде

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я прав? По твоему лицу видно. — Гарри подался вперед и горячо зашептал: — А что, если дело не выгорит и Франко обо всем узнает? Тогда мы окажемся по уши в дерьме вместе с Маэстре и его приятелями.

— Капитан знает, что делает.

— А если сработает? Мы свяжемся с этими ублюдками навечно. Они будут править Испанией всегда.

Толхерст глубоко вдохнул. Его лицо побагровело от гнева.

— Боже, Гарри, и давно такие идеи варятся в твоей башке?

— Я только позавчера догадался, что это за «рыцари Святого Георгия». — Он откинулся на спинку стула. — Не волнуйся, Толли, я не проболтаюсь.

— Лучше помалкивай, если не хочешь схлопотать обвинение в госизмене. Вот что получается, когда берут на работу ученых. Слишком уж ты любознателен. — Толхерст рассмеялся, чтобы вернуть разговор к дружескому тону. — Не могу рассказать тебе всего, ты должен это понимать. Но капитан и Сэм знают, что делают. Мне придется сообщить Хиллгарту о твоей догадке. Ты точно никому больше не говорил?

— Клянусь, Толли!

— Тогда выпей еще и забудь об этом.

— Хорошо, — сказал Гарри.

Он, конечно, не забудет, но какой смысл на всех парусах плыть к проблемам. Лучше бы он и с Саймоном не делился своими мыслями. И что его дернуло?

Толхерст встал с места и скривился, ткнувшись животом в угол стола. Гарри смотрел в свой бокал. На мгновение он поддался панике, представления о мире и его месте в нем снова сдвинулись, словно песок под ногами.

Глава 24

Деньги пришли пятого ноября, за день до встречи с Луисом. Барбара уже отчаялась дождаться и приготовилась умолять Луиса об отсрочке. Она понимала, что из-за тревоги становится все более раздражительной и отстраненной. Сэнди явно начал задаваться вопросом, что с ней случилось. В то утро Барбара притворялась спящей, пока он одевался, хотя сама глядела широко раскрытыми глазами в стену и вспоминала, что сегодня День Гая Фокса. В Англии в этом году фейерверков не будет; взрывов и без того хватает каждую ночь. По Би-би-си сообщали, что налетов на Мидлендс больше нет, а вот Лондон бомбят почти каждую ночь. Мадридские газеты писали, что город лежит в руинах, но Барбара уверяла себя, что это пропаганда.

После ухода Сэнди она спустилась за почтой. На коврике лежал один конверт с головой короля на марке вместо Франко с его холодным взглядом. Барбара вскрыла письмо. В сухом официальном тоне ей сообщали, что ее сбережения переведены на счет, который она открыла в Мадриде: более пяти тысяч песет. В строках этого послания она уловила неодобрение: как можно забирать деньги из страны в военное время?

Барбара вернулась в спальню и убрала письмо в свое бюро. Там уже лежала пара путеводителей по Куэнке, которые она купила и изучила досконально. Ящик она заперла.

Одеваться пришлось в спешке: нужно было явиться в приют к девяти. Она работала там второй день. Вчера она пришла в своей обычной одежде, но сестра Иммакулада сказала, что ей не стоит пачкать хорошее платье. Барбара с облегчением подумала, что можно вернуться к старым юбкам и свободным свитерам. Она взглянула на часы. Пора было выходить.

Барбара договорилась, что будет работать в сиротском приюте два дня в неделю, но уже сомневалась, что справится. Раньше она трудилась медсестрой, но в таких условиях — никогда.

По дороге к приюту она с ностальгией вспоминала отдраенные коридоры муниципальной больницы Бирмингема. Мимо проехал газоген, из его маленькой выхлопной трубы валил едкий дым, Барбара закашлялась. На стук в дверь отворила монахиня.

Раньше серое здание XIX века служило монастырем, у него имелся квадратный внутренний двор, обведенный крытой галереей с колоннами. Монастырские стены были обклеены антикоммунистическими плакатами: оскаливший зубы великан в шапке с красной звездой нависал над молодой матерью и ее детьми; серп и молот в коллаже с черепом и подписью: «Это коммунизм». Вчера Барбара спросила сестру Иммакуладу, не пугают ли детей эти плакаты. Высокая монахиня печально покачала головой: