– Вы что-нибудь знаете об этом лабиринте? – Спросил Хамфрис, когда они уже возвращались домой. – Почему мой дядюшка держал его закрытым, зорко за ним следил и охранял так бдительно, что никто не мог туда войти?
Ни слова не сказав в ответ Купер только прибавил ходу. Тогда Хамфрис понял, что здесь срывается какая-то тайна.
– Скажу вам честно, мистер Хамфрис, я солгал. Не вижу ничего хорошего, если на каждом углу болтать о тайне этого лабиринта. Когда я в первый раз пришел сюда устраиваться на работу, а это было примерно восемнадцать лет назад, – лабиринт этот находился точно в таком же состоянии каким вы его увидели сегодня. Кстати, единственное, почему мне пришлось о нем вспомнить, так это потому что моя дочь о нем заговорила в вашем присутствии. Леди Уордроп, – я не хочу ничего плохого говорить об этой женщине, в своем письме буквально напрашивалась, чтобы ей разрешили побывать в этом лабиринте. Ваш дядя показывал мне его. Очень вежливое было письмо, далеко не каждый раз дождешься такого письма от такой стервы: «Купер, – сказал он. – Я бы хотел, чтобы вы написали ей ответ от моего имени». – «Хорошо, господин Вильсон», – говорю, поскольку мне часто приходилось выступать в качестве его личного секретаря. – «Что я должен написать?» – «Знаете что», – говорит он. – «Пожелайте леди Уордроп доброго здоровья и напишите ей так. В том случае, если появится возможность заняться этим вопросом, я буду рад пригласить её первой в лабиринт, но, поскольку пока эта тема остается закрытой, то я был бы очень признателен, если бы милостивая государыня к ней больше не возвращалась.». – Таким был ответ вашего дядюшки, и я полагаю, мне нечего к этому добавить. – Разве только…, – произнес Купер, немного помолчав, – он не очень любил говорить о своем дедушке (такое часто случается, неизвестно по какой причине), который, как я вам уже рассказывал, и построил лабиринт. Этот человек придерживался своих принципов, господин Хамфрис, он был великим путешественником. Наступит воскресенье, загляните в нашу маленькую приходскую церковь, там вы увидите плиту, заложенную в честь него, она появилась вскоре после его смерти.
– А я почему-то думал, человек с такой склонностью к зодчеству построит себе мавзолей.
– А вот мне никогда ничего подобного в голову не приходило. На самом деле я вообще не уверен в том, что его могила находится здесь. Поэтому, если вы думаете, что он лежит в семейном склепе, то я сильно сомневаюсь. Эх, лучше бя я промолчал, такое нельзя говорить! В принципе, нам какое дело, не так ли, мистер Хамфрис, настолько ли это важно, где покоятся бренные останки ушедших в мир иной?
Они вошли в дом и Купер замолчал.
Чай принесли в библиотеку, и теперь Купер решил поговорить о том, что господину Хамфрису досталось в наследство: – Великолепная коллекция книг! По мнению экспертов, одна из лучших в этой части нашей страны. Гравюры, правда не во всех из них, тоже чудесные. Помню, как ваш дядя показывал мне одну, на ней был вид какого-то города, но не в Англии. Впечатление она произвела на меня потрясающее. Высший класс! А еще помню гравюру выполненную от руки, чернилами. Она мне показалась такой, как будто её только вчера нарисовали. Ваш дядя рассказывал о ней, якобы, эта работа одного монаха, который жил несколько столетий тому назад. – Тут он решил сменить тему. – Да, на мой взгляд, вряд ли что-нибудь может сравниться с добрым часом, проведенным за чтением, после дня утомительной работы. Куда уж лучше, чем без толку торчать целый вечер в гостях у друзей. Причем я действительно считаю, что это так. Ну вот! Уже поздно. Мне уже пора. Ох, и ждет меня дома взбучка от жены, за то что шляюсь не известно где! Я пойду, господин Хамфрис.
– Хорошо, что вы мне напомнили, – сказал господин Хамфрис, – Раз я завтра собирался показать мисс Купер этот лабиринт, то там не мешало бы немного навести порядок. Вы не могли бы велеть это сделать тому, кто у нас этим занимается?
– Разумеется. Пара наших мужиков с косами завтра утром в один момент всю траву на дорожках скосят. Я зайду в сторожку перед уходом и скажу им, тогда вам самому не придется об этом беспокоиться. К тому же я скажу им воткнуть где надо палки или лентами подвязать, чтобы легче было путь в лабиринте находить.
– Вот и договорились! Точно, так и сделайте. Получается, завтра после обеда я жду миссис и мисс Купер, а вы придете завтра утром в половину одиннадцатого.
– Как вам будет угодно, уверен, они обе будут очень рады этому приглашению, да и я, господин Хамфрис. Доброй вам ночи!
Мистер Хамфрис ужинал в восемь, но, поскольку это был его первый вечер на новом месте и Кэлтон был не прочь поболтать, то Хамфрису пришлось отложить чтение книги, купленной им перед дорогой. В результате ему пришлось слушать рассуждения Кэлтона о соседях, о погоде и о времени года, да еще как-то умудряться поддерживать беседу. Последняя тема была наиболее подходящей для разговора. Кэлтон начал рассказывать о соседях. Соседское окружение, – говорил Кэлтон, начиная вспоминать с самого детства, которое он провел здесь, – уже по большей части значительно изменилось, тем не менее, это вовсе не означало что люди стали хуже. Кстати, за время своего существования, примерно, с 1870 года, деревенский магазинчик стал значительно лучше. Сейчас в нем можно купить всё, что душе угодно – это очень удобно. Допустим, вам срочно понадобилось что-нибудь (а с ним такие вещи случались не раз), он (Кэлтон) может прийти в этот магазин (главное, чтобы тот был открыт), и взять всё что хочешь под запись, при этом не надо идти к приходскому священнику занимать деньги. А в прежние времена невозможно было взять у них в долг ничего, кроме свечей, мыла, патоки, или детской книжки с картинками, правда, в девяти из десяти случаев можно было взять под расписку бутылку виски, если она очень нужна. А еще можно было… Рассказ Кэлтона был долгим, никак не мог он замолчать, а всё то время, пока тот молол языком, Хамфрис думал, что книгу все-таки придется почитать завтра.
Библиотека была единственным местом, где он любил оставаться после обеда. Ему очень нравилось, держа в одной руке свечку, а в другой трубку, не спеша обходить темную комнату между тесно стоящими в ряд стеллажами, всматриваясь в корешки переплетов книг. Его и раньше тянуло к библиотекам с антикварными книгами, а теперь у него появилась возможность заниматься в такой регулярно и при этом систематизировать её как надо, поскольку он узнал от Купера, что в его библиотеке нет нормального каталога, за исключением одного, очень неполного, подготовленного специально для составления завещания. Работа над систематическим каталогом с иллюстрациями была как раз тем занятием, которое доставляло ему удовольствие в зимнее время. В этой сокровищнице можно было найти истинные раритеты, даже манускрипты, которым цены не было, если конечно Куперу можно верить.
Просматривая свое богатство, столь неожиданно доставшееся ему в наследство, он начал понимать (как это бывает со многими из нас в подобных случаях), до чего неинтересно будет читать большую часть из всей этой коллекции. Тиражи Классиков и Основателей, Религиозные Церемонии Бернара Пикара[272], The Harleian Miscellany[273], – это еще можно оставить, но кто будет читать Тостатуса Абуленсиса[274] или работу Пинеды[275] об Иове и подобные этим книги? Схватив с полки маленькую заметно потрепанную книжку с разваливающимся переплетом в формате ин-кварто[276] из которой выпала тисненая закладка, он оглянулся и убедился в том, что кофе уже стоит на столе, после чего устало погрузился в кресло. Через некотрое время с большой неохотой он открыл её, и оказалось, что его презрительное отношение к этой книжонке основывалось исключительно на её непрезентабельном виде. Сначала он думал, что это сборник каких-нибудь редких пьес, может быть даже и шедевр в своем роде, да только вот видочек у неё был уж довольно невзрачный, если не сказать совсем отталкивающий. А на самом деле книжка эта оказалась молитвенником, правда заметно изуродованным, к тому же еще без первой страницы, похоже было на то, что издана она была в конце семнадцатого столетия. Он сидел и переворачивал её страницы до тех пор, пока его глаза не наткнулись на заметку, сделанную на полях: «Притча о Вступлении в Состояние Скорби и Печали». Он решил прочитать и узнать каких высот мастерства сумел достичь автор при сочинении предания, столь обещающего быть богатым иносказаниями и поэтическими образами: «По моему я об этом что-то слышал или где-то читал», – подумал он пробегая глазами по строчкам. – «Притча это или правдивое повествование, я оставляю за читателем право решать, как и право судить о человеке, которому подобно Тесею[277] из аттической легенды пришлось искать выход из лабиринта. Лабиринт тот не был разбит в стиле мастеров фигурной стрижки кустов нашего столетия, а занимал огромное пространство, в котором, отважившегося его пройти, поджидали никому неизвестные опасности и ловушки, не говоря уже о тех зловещих обитателях, скрывающихся во мраке, одна единственная встреча с которыми представляла великую угрозу для любого из живых людей. При этом, вы можете быть уверены, никакие уговоры не смогли заставить смельчака отказаться от стремления пройти лабиринт. – Вспомни о том, – говорил ему один из Братьев, – кто пошел туда, куда собираешься ты, и больше мы его не видели. – А помнишь того, – говорила ему его мать, – кто собирался пробыть там совсем недолго, но так увлекся и зашел так далеко, что с того самого дня помутился рассудком и не может рассказать о том, что видел, хотя не провел там и ночи. – А вы что-нибудь знаете о том, – говорил сосед, – какие духи и призраки появляются там за оградой и какие ужасные морды выглядывают между прутьями решетки на воротах? – Как бы там ни было, ничто не могло его остановить или заставить отказаться от этой затеи, человек этот твердо решил пройти лабиринт. Потому как чуть ли не в каждом доме у камина по вечерам говорили о том, что в центре лабиринта спрятано сокровище, а цена его настолько высока, что любой, кто станет его обладателем, станет баснословно богатым. Поэтому он и решил, что имеет право быть настойчивым и продолжать делать то, что затеял. И что же дальше? Что было потом? Quid multa[278]? Наш Искатель Приключений отправился в лабиринт и целый день его друзья ничего не слышали за исключением каких-то едва различимых криков, доносившихся откуда-то из глубины ночи, из-за которых они потом не могли уснуть и от страха ворочались в своих постелях, от которых их прошибало в пот. Ни у кого не возникло никаких сомнений в том, что он стал еще одной жертвой из списка несчастных, которым суждено было погибнуть на этом Пути. На следующий день со слезами на глазах они кинулись к приходскому священнику, чтобы тот звонил в колокола за упокой души их дражайшего сына и брата. Путь их как раз пролегал мимо Ворот этого самого Лабиринта, которые они поспешили быстрей пройти, поскольку напуганы были неимоверно. Вдруг они увидели тело, лежащее на дороге. Подойдя к нему поближе (вы легко можете представить то, что они чувствовали в этот момент), они увидели его, хотя до этого считали пропавшим навсегда. И был он живой, а не мертвый, хотя в беспамятстве своем больше напоминал покойника. После чего к ним, кто выходил из дома в скорби и печали, снова вернулась радость и любовь к жизни. Они принялись приводить в чувство заблудшего, а тот, придя в себя и услышав о том, что их тревожило и куда они направлялись, сказал: «Эх, вы. Напрасно вы так думали. Кроме того, что я вернулся живой и невредимый, я принес с собой то сокровище, о котором все мечтали (его он и показал им, а это действительно было редчайшее из сокровищ). Я вернулся обратно, прихватив с собой то, что не даст мне покоя в час ночной, когда сгущается тьма, не даст почувствовать радость бытия днем под яркими лучами солнца». – Услышав эти слова, они тут же поняли всё, что он хотел им сказать, и что с ним может произойти из-за того, что у него страшно стал болеть живот. – «Какая ужасная боль, – вырвалось у него, – Это здесь, в моей груди. Я никогда не смогу избавиться от этого или убежать. О, если бы я только мог». – И без помощи волшебника они начинают понимать всё, что он пережил там сильно влияет на его душу. Они долгое время ничего не могут добиться от него, лишь только иногда он произносит отдельные слова и фразы. Спустя некоторое время они все-таки начинают понимать, что с ним что-то произошло. Вот его рассказ: «Сначала, когда он только вошел в лабиринт, ярко светило солнце, он беззаботно и весело шел по тропинке, причем без труда сумел добраться до самого центра и взять это самое сокровище. А потом, такой же довольный и радостный, он отправился в обратный путь. Правда, уже начинало темнеть, и вскоре наступила ночь – время тьмы, когда все чудовища в зарослях просыпаются. Неожиданно он начинает ощущать, что кто-то идет за ним по пятам, след в след. И, как только он заподозрил неладное – он сразу понял, что какое-то существо следит за ним и пристально смотрит ему вслед с тропинки, по которой он только что прошел. Когда он останавливался, его преследователь тоже останавливался, и это приводило его в смятение. Ближе к вечеру, с наступлением сумерек ему начало казаться, что за его спиной крадется не одно чудовище, а целое полчище таких чудовищ. Во всяком случае, это он смог определить по шорохам и хрусту ветвей, они точно прятались в густых зарослях. Кроме этого, время от времени, он слышал, как они перешептываются, и это было похоже на то, словно они совещаются между собой. Кто это был или как они выглядели, он не мог сказать, так как не был ни в чем уверен. В этот момент его друзья и родственники спрашивают у него, а что это были за крики, которые они слышали в ночи (об этом упоминалось раньше). На это он им ответил, что примерно в полночь, (так он полагает) он услышал как кто-то, находящийся далеко-далеко позвал его по имени, причем он может поклясться в том, что это его брат позвал его. Едва он это услышал, как тут же крикнул в том направлении, откуда послышался голос, и, наверное, эхо или звук его крика на какой-то момент заглушили все другие, более тихие звуки и шорохи, потому что после того, как снова наступила тишина, он различил топот ног, но не громкий, прямо за своей спиной. От этого кровь застыла в его жилах и душа ушла в пятки, он бросился бежать, и так и бежал до тех пор, пока не забрезжил рассвет. Когда силы у него иссякали, и у него не хватало дыхания бежать дальше, он падал лицом вниз на землю в надежде на то, что его преследователи пробегут мимо в темноте, но в это момент и они останавливались, при этом он мог слышать, как они тяжело дышат и задыхаются, втягивая носом воздух, словно гончие псы, потерявшие след своей жертвы. Это приводило его в такое смятение, что он тут же поднимался и снова бежал, в отчаянии оглядываясь по сторонам, всё надеясь на то, что наконец-то ему удалось от них оторваться. Пока у него еще хватало сил, и пока он не был до конца измотан, он постоянно боялся провалиться в какую-нибудь яму или попасть в ловушку, про существование которых он знал. На самом деле, он видел собственными глазами несколько таких ловушек, где-то в середине лабиринта, на тропинках. Сейчас он начинает понимать (так сказал он), что более кошмарной ночи, чем эта, которую он провел в лабиринте, не выпадало на долю ни одному из живых существ. Поэтому, ни то сокровище, которое он бережно сохранил в своей сумке, ни все сокровища индейцев, которые только существуют в мире – не смогут возместить ему все те страдания и муки, которые он перенес.
Я не буду дальше приводить подробное описание всех тех ужасов, которые пережил этот человек, ввиду того, что я абсолютно уверен в том, что интеллект моего читателя позволит ему уловить ту параллель, которую я хотел провести. А не является ли это сокровище символом того Искупления, которое человек может получить сойдя с Пути Мирских Удовольствий? А не может ли этот Лабиринт восприниматься как Образ самого Мира, где (если верить тому, что говорят) спрятаны сокровища?»
Прочитав это место, Хамфрис решил, что его упорство, в конце концов, было вознаграждено. Также ему показалось, что вывод, предложенный автором, оставляет желать лучшего. Он положил книжку на прежнее место, и почему-то подумал о том, читал ли когда-нибудь его дядя этот отрывок или нет, а если читал, то, наверное, из-за него разыгралось его воображение, после чего он невзлюбил свой лабиринт, да так сильно, что решил его закрыть и никого туда не пускать. Через несколько минут он отправился спать.
Новый день принес новые хлопоты и новые заботы. С самого утра было много тяжелой и утомительной работы, за которую слуги под руководством мистера Купера принялись смело, а тот, не смотря на то, что любил поговорить, прекрасно справлялся с должностными обязанностями управляющего. Этим утром он был очень весел (я имею в виду мистера Купера), к тому же он не забыл о том, что ему приказали убрать в лабиринте. За это дело он взялся сразу. Его дочь сидела как на иголках, с нетерпением ожидая, когда же они, наконец, закончат. К тому же он надеялся на то, что мистер Хамфрис всё еще спит блаженным сном праведника, и благодаря хорошей погоде им удастся завершить до того, как он проснется. Во время ланча он решил подробно рассказать о картинах, висевших в столовой, и почему-то остановился на портрете создателя храма и лабиринта. Хамфрис рассматривал портрет внимательно и с большим интересом. Это была работа итальянского мастера, созданная в то время, когда молодой господин Вильсон был в Риме (на заднем фоне было видно Колизей). У дяди на этом портрете было худощавое, бледное лицо и большие глаза, они словно пытались заглянуть в душу, оставить без внимания такой портрет было просто невозможно. В руках он держал наполовину свернутый свиток, на котором можно было различить план здания замкнутого цикла, вероятней всего храма, и часть какого-то лабиринта. Хамфрис специально для того, чтобы лучше его разглядеть, принес стул на который и встал, правда, план этот не был выполнен с достаточной четкостью, поэтому скопировать его не получилось. Вдруг ему в голову пришла интересная мысль, он решил, что и сам может сделать план своего лабиринта, а потом повесить его в холле, дабы его друзья, приходящие к нему в гости, могли им воспользоваться.
После обеда он твердо решил выполнить такое свое намерение. Произошло это после того, как пришли мисс и миссис Купер, которые сгорали от желания побывать в лабиринте. Вдруг он понял, что не сможет довести их до центра. Садовники убрали все указатели, стоявшие там, и даже Клаттерхэм, когда его позвали помочь, чувствовал себя абсолютно беспомощным, также как и другие. – Дело в том, господин Вильсон, ой, извините, Хамфрис, такие лабиринты специально строят так, чтобы в них человек мог заблудиться. Но, если вы будете идти за мной и не будете отставать, то я думаю, что смогу вас провести по нему. Я положу свою шляпу вот здесь, пусть это будет началом нашего пути. Он пошел ковылять и спотыкаться по тропинкам между кустов, а через пять минут вывел всю компанию обратно к той же самой шляпе. – Однако, интересно получается, – несмело произнес он, сопровождая свои слова глуповатым смешком. – Я был абсолютно уверен в том, что положил свою шляпу под кустом ежевики, а сейчас вы сами видите, что никакого куста ежевики на этой тропинке и в помине нет. Если вы мне позволите, господин Хамфрис, так вас зовут если я не ошибаюсь, сэр? Я позову кого-нибудь из рабочих, чтобы они поставили здесь указатели.
Пришел Вильям Крэк, которого они очень долго не могли докричаться. Он не сразу смог добраться до их компании. Сначала они его увидели, а скорее услышали его голос, где-то внутри на тропинке, затем, буквально через несколько секунд, он уже был на другой. Наконец ему удалось их найти. После этого они попытались его проинструктировать, как нужно проходить этот лабиринт, но, поняв всю бесполезность этого занятия, оставили охранять шляпу, которую, как считал Клаттерхэм, нужно было положить на землю. Понадеявшись на эффективность выбранной стратегии, им, как бы там ни было, не менее трех четвертей часа пришлось бродить между кустов, тщетно пытаясь найти правильный путь. Поэтому господин Хамфрис заметив, как устает миссис Купер, был вынужден предложить всем вернуться домой на чай и извинился перед мисс Купер. – В любом случае, свое пари с мисс Фостер вы выиграли, – сказал он. – Вы побывали внутри лабиринта, и я обещаю вам, первое, что я сделаю, – так это составлю хороший план на котором будут четко указаны пути прохождения для того, чтобы здесь можно было свободно ориентироваться. – Это как раз то, что нужно, сэр, – вставил свое слово Клатерхэм, – кто-то забрал себе тот план, который был в доме. Может случиться очень большая неприятность, если кто-нибудь заблудится в лабиринте, а в этот момент начнется дождь, при этом он не сможет вовремя выбраться из него. Может много часов пройти прежде чем он найдет дорогу обратно. Вот, что я думаю, если вы мне разрешите по центру его напрямик проложить тропинку, тут уберем пару деревьев с этой стороны, и с этой тоже, а вот здесь по прямой, тогда он будет просматриваться насквозь. Правда, лабиринтом уже он тогда не будет, впрочем, не знаю, вам решать.
– Нет, ни в коем случае, я не хочу, чтобы вы испортили лабиринт. Для начала нужно составить план, а его копию я отдам вам. А потом когда-нибудь, может быть, мы еще об этом поговорим.
ebooksa