– Это какое такое деревце? Вон то, что ли? Я думаю, не стоит его трогать, – сказала леди Уордроп. – С такого расстояния я его не очень хорошо вижу, но убогим оно мне не кажется.
– Возможно, вы и правы, только вот вчера ночью, когда я смотрел на него из окна, мне показалось, что оно там совсем ни к чему. А когда на него смотришь отсюда – так не кажется. Ну ладно, так и быть, пока не буду его трогать.
Их ждал чай. После чая леди Уордроп засобиралась домой, впрочем, едва успев выехать за ворота, она остановила экипаж и подозвала Хамфриса, который все еще стоял на крыльце своего особняка. Он послушно подбежал услышать на прощание из её уст великие слова мудрости. – Чуть не забыла, господин Хамфрис, мне почему-то кажется, что вам стоит перевернуть эти камни и взглянуть на их основание. Они могут быть пронумерованы, посмотрите, наверняка я попала в самую точку. Ну, а теперь до свидания. Кучер, домой.
Чем он будет заниматься этим вечером, он уже решил точно. Калькирование плана лабиринта для леди Уордроп и тщательное его сопоставление с оригиналом могло занять около пары часов. Таким образом, сразу после девяти вечера Хамфрис разложил свои инструменты и принадлежности в библиотеке, и начал свою работу. Вечер был тихим, тем не менее, было душно и поэтому все окна были открыты. Как раз тогда у него и произошло несколько неприятных встреч с летучими мышами. Эти порождения нечистой силы пугали его и действовали на нервы, заставляли не отрывая глаз следить за окном. Раз или два в душе его возникало сомнение, а что, если вдруг, там за окном сейчас не нетопырь, а кто-нибудь другой, гораздо более страшный? Каково ему будет, если демон Ада бесшумно проберется в окно по подоконнику и подкрадется к нему!
Копирование плана было завершено. Ему оставалось только сверить его с оригиналом и убедиться в том, что правильно обозначены тупики и боковые тропинки. Водя пальцем по обоим чертежам, он, как и положено, начал поверять от самого входа, и все-таки сумел найти одну или две небольшие погорешности. Правда, уже почти дойдя до самого центра, он был вынужден прерваться, так как в окно опять пожаловала не то вторая, а может быть и третья летучая мышь. Перед тем как продолжить проверку, ему пришлось еще раз посмотреть последние из пройденных им поворотов на дорожках на соответствие их с оригиналом. Вроде бы всё было правильно, дорожки вели к центру. В этот момент он увидел какое-то странное пятно размером с шиллинг, это место уж точно не надо было переносить на копию. Что это? Чернила? Или нет? Дырка какая-то черная. Но откуда здесь могла появиться дырка? Он уставился на это не то пятно, не то дырку, не отрывая уставших глаз. Сопоставление копии, что ни говори, очень трудоемкое занятие, а он уже страшно хотел спать… Ведь и впрямь же, действительно, какая-то очень странная дырка! Выглядит так, словно она проходит не только сквозь бумагу, а через сам стол, на котором лежит. Да, всё верно, будто она идет сквозь стол всё ниже и ниже, глубоко, глубоко, в самую бездну Ада. Он вытянул шею, в изумлении пытаясь заглянуть в неё как можно глубже, и оторопел. Такое с каждым случалось в детстве, если подолгу смотреть на квадрат на стеганом одеяле, он постепенно превращается в страну с холмами, поросшими лесами, быть может там, за деревьями, скрываются церкви и дома. Ты смотришь на это и уже не можешь понять какого размера клетка на самом деле, кто ты сам, и всё, что тебя окружает становится иллюзорным и сказочным. В тот момент для Хамфриса эта черная зияющая дыра была единственной вещью, которая существовала во всем мире. По какой-то неизвестной ему причине, первое, что он испытал, когда начал смотреть внутрь – это омерзительное предчувствие чего-то нехорошего, но он всё смотрел и смотрел, и не мог оторвать глаз до тех пор, пока неизвестно откуда появившийся страх не начал овладевать им. Страх всё нарастал и нарастал, жутко ему стало на душе, и уже начало казаться, что вот-вот оттуда что-то вылезет. Мучительное ожидание того, что сейчас произойдет нечто неимоверно ужасное, от чего он не в состоянии будет никуда убежать, зажало его в тиски. И на самом деле, где-то глубоко, в разинувшей пасть пропасти он ощутил слабое движение, что-то поднималось вверх, приближаясь к поверхности. Всё ближе и ближе становилось оно. Из глубины, из мрака, что-то черное, покрытое какими-то пятнами, бугорками и ямками стремительно карабкалось вверх. Вдруг он видит перед собой лицо, безобразное и обгоревшее. Корчась и извиваясь, подобно осе, копошащейся в гнилом яблоке, наружу начал выбираться огромный демон, но сначала оттуда появились его громадные черные руки, так и норовящие схватить голову, склонившуюся над ним. Неимоверным усилием воли Хамфрису удалось отпрянуть назад, он судорожно попытался уцепиться за что-нибудь, ударился головой о висевшую над ним лампу и упал.
После падения у него появились симпотмы ушиба головного мозга, а еще он пережил сердечный приступ, и поэтому был вынужден долгое время оставаться в постели. Доктор был очень удивлен не столько степени тяжести общего состояния больного, а тому требованию, которое Хамфрис высказал, лишь только немного пришел в себя: «Я хочу, чтобы вскрыли глобус, который стоит у меня в лабиринте». – «Я думаю, вряд ли там что-нибудь может быть», – были единственные слова, которые он расслышал из состояния полузабытья. – «У вас это получится лучше, чем у меня, я уже свое отплясал», – пробормотал Хамфрис и опять погрузился в беспамятство. Посмотрев на него доктор сказал своим медсестрам, что пациент еще очень тяжелый. Прошло время, и потом, когда ему уже действительно стало лучше и он уже мог говорить не теряя сознание, Хамфрис опять вспомнил о своей просьбе, причем ему твердо пообещали, что всё будет исполнено, как он желает. Он настолько беспокоился по поводу этого глобуса, что врач, у которого поведение пациента вызывало определенную тревогу, понял, будет только хуже, если он не расскажет ему о том, что уже сделано: «Придется вам все-таки рассказать, – сказал он, – к моему сожалению, этот глобус разбили. Должно быть метал съело коррозией, в результате он и истончился. После первого же удара зубилом он, бах, и разлетелся на куски». – «Да вы что? Продолжайте, и что там было внутри?» – не унимался Хамфрис. – «Думаю, это вас больше всего и интересует, – продолжал доктор. – Ну что ж, тогда слушайте. Там лежала горстка пепла». – «Пепла? И что вы с ним сделали»? – спросил Хамфрис. – «Я его толком не рассмотрел, у меня не было времени, но Купер сразу понял, что это за пепел. Он сказал, что такой остается после кремирования… Ну, не волнуйтесь вы так, сэр, может быть он и ошибся».
После этого случая, не смотря на то обещание, которое господин Хамфрис дал леди Уордроп, лабиринт сломали. Впрочем, это клятвопреступление леди Уордроп ему простила, и познакомила со своей племянницей. Впоследствии, насколько мне известно, её племянница вышла за него замуж. Как бы там ни было, а леди Уордроп оказалась права, когда говорила о том, что камни были пронумерованы. На нижней стороне каждого из них была цифра, некоторые из них стерлись, тем не менее их осталось достаточно для того, чтобы Хамфрис смог составить надпись, а затем её прочесть. Вот, что там было написано:
PENETRANS AD INTERIORA MORTIS[289]
Несмотря на всю ту признательность, которую господин Хамфрис испытывал по отношению к своему дяде, он не мог ему простить того, что тот сжег все дневники и письма на имя Джеймса Вильсона, оставившего ему в наследство поместье Уилсторп, с имеющимися в нем лабиринтом и храмом. О причинах смерти Джеймса Вильсона и его похоронах он не нашел ни единой записи, вместе с тем, согласно его завещанию, которое являлось единственным документом дошедшим до наших времен, он по необыкновенному своему великодушию оставил имение в наследство своему слуге, носившему итальянское имя.
Купер настоял на том, чтобы эта жуткая история, покрытая мистическим туманом, была записана. Ведь если наш ограниченный ум сейчас не в состоянии понять всего того, что произошло, то о ней, по крайней мере, узнают потомки. К тому же еще и господин Калтон рассказал о своей тетушке, которая уже ушла в мир иной. Так вот, она, где-то в 1866 году, заблудилась в лабиринте и более полутора часов не могла из него выйти. Это было в Ковент Гарден[290] а может быть и в Хэмптон Корт[291].
Самым странным является то, что молитвенник с притчей исчез бесследно, а Хамфрис, который скопировал её, чтобы отправить леди Уордроп, так потом и не смог эту притчу найти.
Бледный призрак и прочая нежить
Предисловие
Два рассказа из этого сборника впервые были напечатаны в журнале «Кембридж Ревью», при этом я хотел бы выразить благодарность его владельцу, который разрешил мне их переиздать.
Не имею никаких сомнений насчет правильности решения опубликовать третий том своих рассказов, являющихся продолжением первых двух томов, не в прямом смысле этого слова, но по своей сути. Должен сказать, что есть среди них довольно жуткие истории. Как бы там ни было, книга была написана мной не с какой-либо определенной целью, а лишь для развлечения, к тому же мои друзья не раз просили меня о том, чтобы я их опубликовал. Поэтому я все-таки решил рискнуть, может быть, благодаря этому небольшому сборнику рассказов для кого-то Рождественские праздники станут хоть немного веселей. Ведь война в нем упоминается всего лишь один раз.
Случай в Витминстере[292]
Доктор Эштон, да, да, – доктор богословия Томас Эштон, сидел в своем кабинете, как и обычно, в домашнем халате, надев шелковый пилеолус[293] на бритую голову. Парик он на некоторое время снял и водрузил на специальную подставку в форме головы, скучающую на пристенном столе. Представьте себе мужчину около пятидесяти пяти лет, крепкого телосложения, с румяным, цветущим лицом, сердитыми глазами и слегка приподнятой верхней губой. Именно в момент, выбранный мной, через высокое окно с раздвижными створками его лицо и глаза освещены яркими и лучами послеобеденного солнца уже немного склонившегося к закату. Окно соответствует комнате с высокими потолками, с громадными книжными шкафами, стоящими вдоль стен, а в тех местах, где между шкафов имеется свободное место, проглядывают панели, которыми она обшита. На столе, находящемся рядом с доктором, расстелена зеленая скатерть, а на ней стоят, как он привык их называть, «побрякушки»: серебряный поднос с серебряной чернильницей и гусиными перьями для письма, да еще пара книг в переплете из телячьей кожи, лежат какие-то бумаги, длинная глиняная курительная трубка, рядом с ней медная табакерка, бутыль, оплетенная соломой, и рюмка. Идет 1730 год, стоит декабрь, а на часах немногим больше трех по полудню.
В этом месте я даю описание того, что заметил бы любой, окинув эту комнату взглядом. Интересно, что видит доктор Эштон, сидя в своем кожаном кресле, когда смотрит из окна? Ведь кроме макушек кустов и фруктовых деревьев сада отсюда вряд ли можно увидеть что-либо, при всем при том, что красная кирпичная стена должна просматриваться почти полностью по всей её протяженности на запад. А видит он в центре стены ворота, – двойные железные ворота из витых железных прутьев закрученных сложным орнаментом, а через замысловатые фигуры орнамента проглядывает лирический пейзаж. Через них можно увидеть пологий склон, спускающийся далеко вниз, а внизу бежит речка. Стоит лишь немного напрячь глаза, как становится видно, что другой её берег круто поднимается вверх, а если взобраться на него, то перед вами откроется роща, напоминающая парк густо усаженный дубами. Само собой разумеется, в это время года они стоят без единого листочка. Дубы эти не очень плотно примыкают друг к другу, через их голые стволы мелькают проблески неба и проглядывает дальняя даль. В этот час небосклон отливает золотом, и весь необъятный простор, который только может охватить ваш взгляд, занимает бесконечная багряная дубрава.
Не смотря на это, единственное, что произнес доктор Эштон после длительного созерцания столь красочного пейзажа было: «Отвратительно!».
Находясь в кабинете доктора на слух сразу можно определить, когда шаги движутся по направлению к его двери. По их резонансу не сложно понять и то, что помещение, в котором гулко отдается звук шагов, довольно просторное. Лишь только открылась дверь, доктор Эштон обернулся в своем кресле и с любопытством посмотрел в её сторону. В комнату вошла крупная женщина, одетая в соответствии со временем и местом. Впрочем, не смотря на то, что я уделил немного внимания описанию того, во что был облачен доктор, я не собираюсь говорить о костюме его жены, потому что в кабинет сейчас вошла именно миссис Эштон. У неё был очень встревоженный, а правильней даже будет сказать, неимоверно огорченный вид. Подойдя почти вплотную к своему мужу она начала говорить взволнованно и тихо, почти шепотом. – Ему очень плохо, дорогой, хуже, чем я могла даже предположить. – Ттт-тты – это серьезно? – доктор Эштон откинулся назад и посмотрел ей в лицо. Она кивнула. Где-то в вышине, во всей своей торжественности, ударили два массивных колокола, они слышались почти совсем близко и пробили полчаса. Миссис Эштон вздрогнула. – Тебе не кажется, что надо сделать так, чтобы эти соборные часы по ночам не звонили? Этот колокол как раз висит над его комнатой и не дает ему спать, а сон единственное, что может его спасти, уж в этом я не сомневаюсь. – Ну конечно, о чем разговор, если в этом есть необходимость, причем такая срочная, то следует сделать, это далеко не пустяк. Кстати, насчет Фрэнка, ты уверена, что это ему поможет? – спросил доктор Эштон. Его голос звучал громко и довольно резко. – Я бы очень хотела на это надеяться, – ответила его жена. – Ну, что-ж, раз ты не возражаешь, пусть Молли бежит к Симпкинсам и передаст, что ты приказал перестать звонить в колокол на закате и ночью. Да, чуть не забыла, после этого она должна сказать господину Саулу, что я хочу с ним поговорить в его комнате, причем немедленно. Миссис Эштон в спешке удалилась.
ebooksa