Прежде, чем сцене появится следующий персонаж, мне хотелось бы объяснить суть происходящего.
Наряду с высоким положением и соответствующим ему привилегиями, доктор Эштон являлся владельцем пребенды[294] в богатой соборной церкви, расположенной в Витминстере. Одной из тех, которым, не смотря на то, что они не являлись епархиальными, удалось пережить Эпоху Реформации[295] и сохранить свой устав и фонды еще на сотни лет после эпохи, отраженной в моем рассказе. Главное здание церкви, корпус с помещениями для проживания настоятеля и двух пребендариев, хоры и все необходимые хозяйственные постройки были исправны и находились в рабочем состоянии. Настоятель, который здесь правил в начале 16 века, во многом преуспел, и к тому же оказался великим зодчим. Он соорудил просторное квадратное здание из красного кирпича, непосредственно примыкающее к церкви, в нем и находились помещения для проживания церковных служащих. Со временем некоторые из существовавших должностей были упразднены и их должностные обязанности переданы ниже стоящим по рангу священнослужителям и юристам из города или соседних селений. То же самое произошло и с их апартаментами, изначально предназначенными для заселения восьми или десяти человек, теперь там проживало всего трое, настоятель и два пребендария. Доктору Эштону в этом здании теперь принадлежало то, что раньше было общей гостиной и обеденным залом. Эти помещения занимали целую сторону внутри строения, а кроме того, имели собственную дверь, ведущую в кафедральный собор. Из другой части его жилища, как мы это уже знаем, открывался прекрасный вид на бескрайний сельский ландшафт.
Так много я рассказал о доме, а теперь, как мне кажется, настало время вспомнить о его обитателях. Доктор Эштон был довольно зажиточный человек, причем детей у него не было, поэтому он усыновил, точнее, взял на воспитание сына сестры его жены, оставшегося после смерти родителей сиротой, – этого мальчика звали Фрэнк Сайдэл. Фрэнк уже многие месяцы жил в доме Эштонов, и вот в один из дней приходит письмо от ирландского пэра[296], графа Килдонана, который знал доктора Эштона с поры их совместной учебы в колледже. В этом письме граф спрашивал у доктора, не сможет ли тот принять в свою семью на воспитание виконта Саула, его наследника, и к тому же взять на себя роль его наставника. Лорд Килдонан ждал назначения на пост в Английском Посольстве в Лиссабоне[297], при этом мальчик был абсолютно не готов к такому путешествию: «…я не могу сказать, что он хилый или болезненный», – писал граф, – «но думаю, вам он может показаться в некоторой степени странным, точнее сказать с причудами. Последнее время с ним что-то происходит, буквально сегодня его старая няня пришла ко мне и недвусмысленно дала понять, что он одержим. Но оставим все эти глупости, я абсолютно уверен в том, что вы сможете найти способ, как на него повлиять и через некоторое время он станет таким же, каким он был всегда. Насколько я знаю, в былые дни рука ваша была достаточно крепка, и поэтому я предоставляю вам полное право применять любые методы, какие бы вы не сочли нужными. Дело в том, что здесь у него нет сверстников из приличных семей, с которыми он мог бы играть, поэтому ему ничего не остается делать, как выдумывать не весть что и без цели шататься по холмам и кладбищам. Оттуда он и возвращается домой наслушавшись всяких небылиц, до жути пугая своими выдумками моих слуг, вплоть до того, что у тех мозги встают набекрень. Теперь будем считать, вы и ваша достопочтенная супруга предупреждены». Несложно догадаться, что открывшаяся перед доктором Эштоном перспектива получить сан епископа в Ирландии (в следующей строке своего письма, по всей вероятности, граф намекал на это) является причиной того, что он принял предложение взять на воспитание господина виконта Саула, в придачу граф обещал ежегодно платить 200 гиней[298] ренты.
Одним сентябрьским вечером молодой виконт приехал к Эштонам. Когда он вышел из дилижанса, первое, что он сделал, – подошел к почтальону и дал тому немного денег, а потом похлопал по загривку почтовую лошадь. Наверное, он сделал какое-то неловкое движение и это её напугало, хотя, может быть, причина кроется в чем-нибудь другом, только буквально сразу возникла очень неприятная ситуация, потому что лошадь дико шарахнулась в сторону, а почтальон, будучи совсем не готовым к такому повороту событий, потерял равновесие, упал и рассыпал свой гонорар, который впоследствии ему пришлось собирать. Дилижанс резко рвануло, он задел почтовые столбы, да так саданул по одному из них, что на нем осталась краска, к тому же своим колесом дилижанс переехал ногу одному из слуг, выносившему в этот момент из кареты багаж. Сразу вслед за этим лорд Саул поднялся по ступенькам на крыльцо под свет фонаря, желая поздороваться с доктором Эштоном. На вид это был худощавый юноша лет шестнадцати, с черными прямыми волосами и бледным лицом, что вполне соответствовало его телосложению. К произошедшему у всех на глазах недоразумению и возникшей из-за него суматохе он отнесся со всей невозмутимостью, при этом выразив соответствующую ситуации обеспокоенность за людей, которые в результате этого могли пострадать. Голос его был спокойным и приятным, и что само по себе очень удивительно, в нем не слышалось ни малейшего намека на ирландский акцент.
Фрэнк Сайдэл был его младше, этому мальчику было где-то лет одиннадцать или двенадцать, но виконт Саул избегал общения с ним вовсе не по этой причине. Фрэнк мог его научить различным играм, которых тот не мог узнать в Ирландии, он был очень способным и легко мог их освоить, также он мог бы читать книги Фрэнка прекрасно понимая их, не смотря на то, что у себя дома он учился мало или, точнее, вообще не имел возможности получить систематизированные знания. Не успел он ступить на порог, как тут же заинтересовался эпитафиями на плитах и надгробиях за церковной оградой, и еще, при каждом удобном случае он начинал допытываться у доктора Эштона о том, что написано в его старинных книгах, хранившихся в библиотеке, причем с каждым разом отвечать на его вопросы становилось всё трудней. Как того и стоило ожидать, он очень понравился слугам, не прошло и десяти дней после его приезда, как они уже буквально сбивались с ног стараясь всячески ему угодить. А вот еще одна деталь, которую нельзя оставить незамеченной, миссис Эштон пришлось приложить немало сил для поиска новых горничных, поскольку некоторые из прежних не захотели больше служить у неё, а те городские семьи, в которых она обычно нанимала себе прислугу, не смогли подобрать подходящей замены, поэтому ей пришлось искать себе девушек в более дальних селениях, и это само по себе выглядело довольно странным.
Всё это я взял из дневника доктора и из его переписки. Как бы там ни было, найти мне удалось всего лишь сведения общего характера, а читателю наверняка бы хотелось познакомиться с более подробными деталями. Подробности есть в дневнике доктора, в его записях, появившихся в конце года, хотя почему-то мне кажется они были скомпонованы вместе после того самого последнего случая, который нас интересует больше всего. Во всяком случае, они охватывают период, длящийся несколько дней, поэтому не возникает никаких сомнений в том, что тот, кто описывал эти события, был прекрасно осведомлен о произошедшем в мельчайших подробностях.
Как-то в пятницу утром то ли лиса, то ли кошка утащила самого дорогого для миссис Эштон петуха. Это был очень красивый петух, весь черный без единого белого перышка. Муж частенько ей говорил, что неплохо было бы принести его в жертву Эскулапу[299], и это её очень сильно расстраивало, а после того, как тот пропал, она вообще себе места не могла найти. Мальчики искали везде, но тот исчез бесследно. Молодой виконт Саул принес несколько перьев, которые ему удалось найти в куче садового мусора, похоже было на то, что те местами кое-где обгорели. Это произошло именно в тот день, когда доктор Эштон, выглянув со второго этажа из окна своего дома, увидел обоих мальчиков в дальнем углу сада, играющих в какую-то игру, а в какую он не понял. Фрэнк сосредоточенно смотрел на что-то, лежащее на его ладони, а Саул стоял за его спиной, и казалось, будто он очень внимательно к чему-то прислушивается. Через несколько минут он очень осторожно положил свою руку на голову Фрэнка, почти сразу после этого Фрэнк внезапно уронил то, что он держал на ладони, затем обеими своими руками накрыл глаза, как-то обмяк и свалился грузной тушей на траву. Саул, чье лицо стало моментально неимоверно злым, быстро поднял тот предмет, который выронил Фрэнк (было видно только то, что тот блестел), положил его себе в карман и пошел прочь, оставив Фрэнка лежать на траве, там же где он и упал. Доктор Эштон резко постучал по стеклу, а Саул, видимо испугавшись, посмотрел на него, тут же подбежал к Фрэнку, подхватил его под плечи и утащил куда-то в сторону. Когда мальчики пришли к обеду Саул начал объяснять, дескать, они решили разыграть сценку из трагедии о Радамистусе[300], в которой главное действующее лицо – предсказательница, узнает судьбу царства отца Радамистуса при помощи стеклянного шара, держа его в своей руке, и испытывает неимоверное потрясение от ужасных событий, проходящих перед её глазами. За время этого объяснения Фрэнк не произнес ни слова, лишь только недоуменно посмотрел на Саула, должно быть, так подумал доктор Эштон, он простудился упав на траву. Уже позже вечером мальчик определенно почувствовал недомогание, его лихорадило, кроме того, у него появились симптомы растройства сознания, в такой же степени заметные, как и симптомы простудного заболевания. Видно было, что он что-то хочет рассказать миссис Эштон, но той в то время было не до него, поскольку бремя неотложных домашних дел не давало ей внимательно выслушать ребенка. А когда она вернулась, чтобы как и обычно проверить, погасили мальчики свет в своей комнате или нет, и пожелать им спокойной ночи, он уже, по-видимому, спал, причем, как ей показалось, лицо его как-то неестественно пылало, будто у него был жар, в то же время лорд Саул, напротив, был бледен и спал глубоким сном, при этом улыбаясь во сне.
На следующее утро доктору Эштону срочно понадобилось в церковь, неожиданно он вспомнил и про другие дела, поэтому проверить то, как мальчики выполнили свою домашнюю работу он не мог. Тем не менее, он подобрал для них несколько письменных заданий. Три раза, если не чаще, Фрэнк стучал в дверь его кабинета, и все три раза у доктора в это время находился кто-нибудь из посетителей, поэтому он довольно грубо прогонял мальчика, о чем впоследствии сильно жалел. В этот день к обеду были приглашены два священника и оба, будучи сами отцами, обратили внимание на то, что мальчик выглядит нездоровым, словно у него лихорадка, кстати сказать, в своих подозрениях они были недалеки от истины. К тому же они говорили, что было бы гораздо лучше если бы его немедленно уложили в постель. В конце концов, так они и поступили. Спустя два часа после обеда мальчик с диким воем бросился носиться по дому, как угорелый, что само по себе выглядело ужасающе, увидел миссис Эштон и с плачем кинулся к ней, вцепился в подол её юбки, слезно умоляя спасти и защитить его, при этом, словно в бреду, твердя: «Уберите их! Уберите их! – не замолкая ни на секунду. Теперь стало понятно, что какая-то серьезная болезнь прицепилась к нему. Его тут же положили в постель, только уже не в их общую комнату, а в другую, и сразу пригласили врача. Врач осмотрел его и поставил диагноз, мальчик действительно был очень сильно болен, к тому же болезнь поразила и психику мальчика. Всё предвещало фатальный исход в том случае, если строжайше не будет соблюдаться покой и не будут применяться седативные средства, которые врач ему прописал.
Мы подойдем с другой стороны к тому месту действия, которое нам уже знакомо. Колокол соборных часов остановили, виконт Саул стоит на пороге кабинета доктора Эштона.
– Виконт, какое объяснение вы можете дать тому состоянию, в каком находится сейчас бедный Фрэнк? – первое, о чем спросил его доктор Эштон. – Знаете, сэр, по-моему, вряд ли я смогу рассказать больше того, что Вам уже известно. Если по правде, я должен винить самого себя в том, что так сильно напугал его вчера, когда мы играли в эту глупую игру, Вы нас как раз видели. Боюсь, что он очень сильно поверил во всё то, что я ему рассказывал, гораздо больше, чем я этого бы хотел. – Как прикажете вас понимать? – спросил доктор. – Видите ли, я ему много рассказывал всяких дурацких сказок, которых наслушался в Ирландии о том, что называется особым даром ясновидения. – Что это еще за особый дар! Какое там еще ясновидение? – не унимался доктор Эштон. – Да, Вы, наверное, знаете, что в народе ходит молва о людях, способных видеть будущее. Они могут для этого использовать стеклянные шары или могут это делать еще с помощью чего-нибудь, у них это происходит по наитию что ли. В Килдонане живет одна старуха про которую говорят, что у неё есть такой дар. Я, признаюсь, описал Фрэнку всё это более красочно, чем это стоило бы делать, но я совсем не думал о том, что он настолько мне поверит. – И напрасно, Саул, очень даже зря вы вообще лезете во всякую чертовщину. Вам отнюдь не стоит забывать о том, в чьем доме вы сейчас находитесь, и насколько мало подобные вещи импонируют мне, да и вам непристало этим заниматься, учитывая то из какой вы семьи. А теперь признайтесь, что вы сделали во время игры, что так сильно напугало Фрэнка? – Об этом я ничего толком сказать не могу, сэр. Все случилось в одно мгновение, вдруг он начал говорить без умолку, сначала о каких-то сражениях, затем про каких-то любовников и любовницах, потом про Клеодору[301] и Антигена[302], а потом вообще начал такое нести, что я ничего понять уже не мог, посе чего он вообще свалился на траву, Вы как раз нас видели в этот момент. – Да, да, это вы о том моменте, когда вы положили свою ладонь на его макушку, да? – Лорд Саул метнул колкий взгляд в своего допросителя, – быстрый и злобный, – причем, наверное, первый раз за всю их беседу он не был готов ответить на вопрос. – Это о каком моменте Вы говорите, – переспросил он. Я пытаюсь вспомнить, но что-то не могу. В любом случае, какая разница, что я тогда делал. – Знаете что! – повысил голос доктор Эштон, – Господин Саул, я буду считать себя неизвестно кем, если не скажу вам, что эта ваша игра и тот ужас, который пережил мой племянник, могут весьма дурно сказаться на его здоровье. Врач говорит очень неутешительные вещи. – Лорд Саул умоляюще сложил руки лодочкой и преданными глазами уставился на доктора Эштона. – Мне бы очень хотелось верить в то, что у вас не было никакого злого умысла, по правде сказать, нет никакой на то причины, чтобы вы хотели сделать какое-либо зло бедному мальчику. Как бы там ни было, я не могу целиком и полностью оправдать вас после всего того, что произошло. – В то время, когда он произносил эти слова, снова послышались поспешно приближающиеся шаги, и в комнату буквально ворвалась миссис Эштон, держа в руке свечу, так как уже наступил вечер, и было самое время уходить в свою половину дома отдыхать. Она была словно на взводе. – Вставай! – сказала она. – Идем прямо сейчас. Он умирает. – Как умирает? Фрэнк? Не может такого быть! – В сильнейшем потрясении доктор произнес эти слова, схватил со стола молитвенник и кинулся вдогонку за своей женой. Виконт Саул на какой-то момент задержался там, где находился. А Молли, горничная, видела, как он наклонился вперед и прикрыл лицо руками. Хорошо, если бы это было единственное, что она рассказывала. Еще она говорила, что видела, как лорд Саул прямо таки давился от смеха. Затем, совладав с собой, он спокойно вышел из комнаты и последовал за четой Эштонов.
Как это ни печально, но предчувствие не обмануло миссис Эштон. Я не имею никакого желания описывать подробно сцену расставания мальчика с жизнью, всё, что сохранилось в записях доктора Эштона может считаться основанием для продолжения повествования. Они спросили Фрэнка, не хочет ли он попрощаться со своим другом, Саулом. Им показалось, что мальчик некоторое время напряженно вспоминал о ком идет речь, а потом, как бы встрепенувшись, ответил: – Нет, – был его ответ. – Я не хочу его видеть. Скажите ему, что я боюсь, ему будет очень холодно. – Ты что хочешь этим сказать, мой дорогой? – спросила его миссис Эштон. – Только то, что я и сказал, – ответил Фрэнк. – Да, и еще скажите ему, что я теперь свободен от них, а вот ему есть кого бояться. Кроме того, мне очень жалко вашего черного петуха, тетя Эштон. Он сказал, что мы должны убить его, если хотим увидеть всё.
Совсем скоро он ушел из жизни. Супруги Эштоны пребывали в великой скорби, особенно горевала миссис Эштон. Да и доктор, человек от природы не отличающийся особой эмоциональностью, успел проникнуться чувством глубокой привязанности к мальчику так рано покинувшему этот мир. Кроме этого, в душе у него росло подозрение к Саулу, предчувствие ему подсказывало, что тот ему далеко не все рассказал, что-то показалось ему в в этой истории странным, выходящим за рамки обыденного. Когда он выходил из той комнаты, где стоял гроб с умершим Фрэнком, ему пришлось идти по четырехугольному двору его резиденции в дом звонаря. Звонить за упокой должен был самый большой из соборных колоколов, могилу решили копать на церковном дворе, ведь теперь уже не надо было останавливать бой соборных часов. Медленно возвращаясь домой в темноте, он думал о том, что нужно опять поговорить с виконтом Саулом. Всё эта история с исчезновением черного петуха, глупая, конечно, как на неё не смотри, не давала ему покоя. Возможно, больной мальчик просто бредил, а если нет? Вдруг он вспомнил, что когда-то читал про суд над ведьмой, в котором обвинением послужило участие женщины в незатейливом мрачном ритуале с жертвоприношением петуха[303]? Определенно, он должен увидеть лорда Саула.
По большей части я лишь догадываюсь о ходе его размышлений, нежели чем пишу, опираясь на письменное тому подтверждение. Известно, что состоялась еще одна беседа с виконтом. Вне всяких сомнений остается и то, что Саул должен был (или, как считал доктор, мог бы) дать какое-то объяснение словам Фрэнка, даже в том случае, если из-за всего того, что он рассказал, ему пришлось бы подвергнуться суровому наказанию. Во всяком случае, подробной записи этой беседы не сохранилось. Единственное, что мы знаем, так это то, что лорд Саул провел весь вечер в кабинете доктора, а когда настало время пожелать своему наставнику доброй ночи и идти спать, он совсем не хотел уходить и доктору пришлось его чуть ли не выпроваживать.
Январь подходил к концу. В последние дни января лорд Килдонан, находящийся в это время в Английском Посольстве в Лиссабоне, получил письмо, нанесшее этому тщеславному человеку удар в самое сердце. Его сын – виконт Саул, погиб при невыясненных обстоятельствах, случилось это во время похорон Фрэнка. День, на который было назначено погребение, выдался мрачным, дул сильный ветер, гробоносцы то и дело спотыкались под тяжестью черного гроба с телом покойного, шатающегося из стороны в сторону и норовящего вырваться из рук. Для них в такую непогоду было неимоверно трудной задачей выйти с гробом на крыльцо церкви, а не то что суметь донести его до могилы. Миссис Эштон осталась в своей комнате, женщины в те времена не ходили на похороны родственников. Однако Саул на похоронах присутствовал. Одетый в черный фрак, – траурный костюм той эпохи, с лицом белым как у покойника, он постоянно всматривался куда-то вдаль, пристально и не мигая, при этом раза три или четыре оборачивался и бросал испуганные взгляды через левое плечо. Каждый раз при этом лицо его искажалось и на нем появлялось тревожное выражение, казалось, будто он к чему-то очень внимательно прислушивается. Вдруг он пропал, никто и не заметил, когда это произошло. В тот вечер его уже потом никто больше не видел. Всю ночь ветер стонал и колотил в верхние окна церкви, с диким ревом проносясь над холмами и неистово завывая над колышущимися деревьями. Искать Саула в полях или где-то лесу было бесполезной тратой времени и сил, в такую непогоду крика о помощи услышать было невозможно. Всё, что смог сделать доктор Эштон, так это оповестить об исчезновении юноши своих слуг и церковных служащих, поставить в известность об этом городских констеблей и дежурить всю ночь на пролет в ожидании любых известий. Новости пришли рано утром, в семь часов утра, их принес звонарь в чьи обязанности входило открывать утром церковь для самых первых прихожан. Он и послал к доктору горничную, которая летела, как будто за ней гонится сам Дьявол, выпучив глаза с развевающимися во все стороны волосами, вверх по лестнице оповестить о случившейся беде своего хозяина. Вслед за этим звонарь и сторож, побежали к южной двери церкви. А когда они зашли внутрь церкви, то обнаружили лорда Саула, вцепившегося в большое дверное кольцо, но уже бездыханного. Его голова повисла низко между плечами, чулки были порваны, ботинок на нем не было, а на ступнях и на щиколотках глубокие раны и запёкшаяся кровь.
Всё это есть в письме Лорду Килдонану. Здесь конец первой части нашей истории. Обоим, Фрэнку Сайдэлу и виконту Саулу, единственному ребенку и наследнику графа Килдонана, на церковном кладбище Витминстерского Собора выкопали общую могилу с надгробием, высеченном из алтарного камня.
После смерти обоих мальчиков доктор Эштон прожил более тридцати лет в доме, который он построил на своей пребенде. Я не знаю, насколько спокойной была его жизнь, но могу сказать точно – она прошла без каких-либо значительных потрясений. Его преемник предпочел жить в доме заранее купленном в городе, оставив по чину полагавшийся особняк пустовать. Время шло, и вот уже конец восемнадцатого столетия, преемником доктора Эштона стал господин Хиндес, он стал пребендарием в возрасте двадцати девяти и умер в возрасте восьмидесяти девяти лет. Таким образом, вплоть до 1823 или 1824 года из вступающих на эту должность не находилось ни одного, кто хотел бы жить в этом доме. Человек, решившийся на это, был доктор Генри Олдис, чье имя возможно известно кому-нибудь из моих читателей, как имя автора собрания сочинений, вышедшего под названием: «Творчество Доктора Олдиса», оно и в наше время пылится на полках многих солидных библиотек, хотя бы по той простой причине, что этот автор мало кого интересует.
Доктору Олдису, его племяннице и слугам потребовалось несколько месяцев на то, чтобы перевезти мебель и книги из своего дома приходского священника в Дорсетшире[304] в пребенду в Витминстере и расставить всё по своим местам. В конце концов, всё было сделано как надо и дом (который не смотря на то, что долгое время пустовал всегда был под присмотром и перешел к ним в хорошем состоянии, избежав серьезных повреждений) ожил и подобно особняку Графа Моте-Кристо в Отей[305] воспрянул, запел и расцвел с новой силой.
В то прекрасное утро он выглядел особенно хорошо. Как раз в этот утренний час доктор Олдис прогуливался перед завтраком в своем саду и смотрел куда-то, поверх красной крыши Соборной Колокольни, увенчанной четырьмя золотыми флюгерами, играющими веселыми огнями на фоне голубого неба, по которому проплывали маленькие белые облака, похожие на белых барашков.
– Мэри, – сказал он, садясь за стол завтракать и кладя перед собой на скатерть какой-то странный блестящий предмет, – я хотел тебе показать одну вещицу, мальчишка только что принес, и скажу, что ты гораздо сообразительней меня, если сумеешь догадаться, что это такое. – Перед ним лежала круглая и абсолютно гладкая бляха, толщиной не больше одного дюйма, прозрачная как стекло. – Во всяком случае, предмет достаточно интересный – это я вижу, – сказала Мэри. Мэри была красивой девушкой со светлыми волосами и бездонными голубыми глазами, к тому же она очень любила читать и слыла истинной ценительницей литературы. – Тут я с тобой соглашусь, – ответил её дядя, – Думаю, что тебе он понравился. Наверное, он из этого дома, который теперь является нашим, похоже на то, что его совсем случайно выбросили и он оказался в куче мусора за углом. – Не совсем уверена, что после того как Вы мне рассказали, где Вы его нашли, я захочу держать его в руках, – сказала Мэри после недолгого молчания. – Но почему? – Не знаю почему, но он мне противен. Хотя, вполне может быть, всё это только мои капризы. – Да, да, всё это твои выдумки и причуды, – упрекнул её дядя. – Что у тебя за книга, то есть, как называется та книга, которую ты вчера весь вечер напролет из рук не выпускала? – «Талисман», дядюшка. – О, это просто великолепно, если эта вещица еще к тому же окажется и талисманом! – Радовался доктор Олдис. – Это просто какое-то волшебство! – Точно, точно «Талисман». Читай – хоть зачитайся, а мне нужно спешить. Всё хорошо дома? Тебя здесь всё устраивает? Кто-нибудь из слуг на что-нибудь жалуется? – Нет, дядя, всё хорошо, ответила Мэри. – Там что-то с замком в гардеробной, я уже Вам об этом говорила, а еще миссис Мэйпл сказала, что она никак не может избавиться от насекомых, этих, как его, пилильщиков[306], их полно в той комнате в конце холла, Вы как раз мимо неё проходили. – А, кстати, тебя точно устраивает твоя спальня? – Беспокоился дядя. – Она стоит по коридору дальше всех комнат, понимаешь. Она нравится тебе? – Да, конечно, очень хорошая комната. Чем дальше от Вас – тем лучше. – Зачем ты так, расстроился он, услышав такой ответ. – Извините. – А что это за пилильщики такие? Они будут портить мою одежду? Если нет, то тогда пусть живут себе, какая мне разница. Мы все равно вряд ли будем этой комнатой пользоваться. – Нет, они одежду не портят, – начала объяснять Мэри, – те насекомые, которых миссис Мэйпл называет пилильщиками это такие красные жучки, похожие на долгоножек[307], только они еще меньше, а там в этой комнате их везде полно. Мне они не нравятся, но я не думаю, что от них может быть какой-то вред. – Вот, видишь, оказывается есть кое-что, что тебя не устраивает. – сказал её дядя уходя и закрывая за собой дверь. Мисс Олдис осталась сидеть в своем кресле, разглядывая странный блестящий предмет, спокойно поместившийся у неё на ладони. Улыбка с её лица медленно сошла, оставив место выражению удивленного любопытства, переходящего в навязчивую пытливость.
Желая постичь тайну диковинного медальона, она начала вертеть его в руках и рассматривать с разных сторон, в это время на пороге появилась миссис Мэйпл с её извечной фразой на устах: «О, мисс, можно вас на минуточку?».
ebooksa