Прежде всего, ясно видно, что иезуиты по-настоящему не пожертвовали ни одной, ни другой из этих двух форм освящения. Если они были пылкими приверженцами борьбы с собой и частичного испытания совести, то не менее ревностно внедряли они везде, где только возможно, и частую исповедь, и причастие, и ежедневное присутствие на исповеди.
Если понимать этот упрек в морализме в том смысле, что иезуиты придавали большее значение и приписывали большую действенность освящению посредством искупительных благодатных дел, а не освящению посредством прямого воздействия Христа в таинствах,
Таким образом, их морализм – это морализм всякой завершенной католической духовности с особым упором, как мы видели, на прямом исправлении изъянов и снискании добродетелей. Основополагающую причину этого особого его оттенка, как и вообще того значения, которое иезуиты придают аскетизму, как кажется, следует искать в реалистическом и позитивном характере их духовного руководства.
Для них, как и для их отца, это упорное требование прямого преобразующего усилия является приложением принципа, упомянутого в начале Созерцания ради обретения любви. Этот принцип состоит в том, что любовь проверяется скорее делами, нежели словами, и укрепляется и умножается скорее деятельной самоотдачей, чем просто чувствами. Эти опытные духовные руководители хорошо знают, что любовный союз нашей воли с Богом есть главная составляющая и истинная мера нашей святости. Но они знают также и то, что наше чувство любви может оставаться весьма нелогичным и, будучи даже искренним и глубоким, не вести к логическим последствиям в нашем практическом поведении; нет ничего более свойственного человеку, чем подобная нелогичность, как слишком часто показывает опыт. Отсюда эти настоятельные требования перейти от нее к борьбе с врагами этой божественной любви в нашей душе и пядь за пядью ее отвоевывать.
По той же самой причине эти духовные руководители будут озабочены не столько составлением теоретически безупречных, гармоничных и красивых планов, изяществом и даже приятностью их воплощения, сколько достижением успеха в вещах воистину решающих. Так же, как их основатель, они не сторонники простоты в духовном руководстве. Бог весть, как часто модных иезуитских духовных наставников изображали подкладывающими подушечки под руки и колени своих именитых кающихся, особенно женщин, чтобы восхождение на небеса ничего им не стоило! Верно, что тех же иезуитов также упрекали в духовном руководстве, всецело лишенном салезианской мягкости, не расширяющем души, но подвергающем их настоящей пытке жесткими требованиями: методами, испытаниями совести, иссушающей борьбой с самими собой. Быть может, истину можно найти где-то между этими двумя противоположными упреками. Иезуиты понимают, что на суровой дороге к святости души нуждаются в ободрении, расширении, поощрении красивыми, притягательными мыслями, способными вызывать воодушевление. Но в то же время они отдают себе отчет в том, что на самом деле, если так много добрых и набожных христиан мало преуспевает в служении Богу, то очень часто это происходит оттого, что они не ведут с должной решимостью эту утомительную борьбу со своими глубинными недостатками, которые скорее прикрываются, чем искореняются и, быть может, вопреки весьма высоким дарам благодати, по-прежнему парализуют стремление их любви к подлинным вершинам. Они знают, что и другие причины могут, без сомнения, играть роль в этих остановках духовного роста, ошибки или узость руководства, замыкание в себе, робость и недостаток великодушия, слишком земное представление о духовных явлениях… Но они остаются убежденными, что наиболее распространенная и истинная причина все же в отсутствии или недостаточном великодушии этого сурового труда освобождения души. Эту мысль, как мы видели, св. Игнатий выразил в начале своих Упражнений: чтобы найти и принять волю Божию, чтобы всецело свершить служение, каковое является нашей целью, нужно неизбежно выполнить сперва одно условие – побудить самого себя. Здесь, в этом убеждении, рожденном опытом, заключается как для учителя, так и для учеников, глубинная причина неоспоримой важности аскетизма в их духовности.
Глава XVI. Учение и практика
Насколько я знаю, иезуитов никогда не упрекали в том, что они учат духовности всецело априорной и чисто теоретической, покоящейся на абстракциях и не учитывающей повседневных явлений духовной жизни. «Духовность практическая, не теряющаяся в пустых умозрениях, но заботящаяся прежде всего о средствах достижения прочных и ощутимых результатов», – охотно признает один. «Духовность методов и рецептов», – прибавит другой, когда будет к ней дурно расположен. «Таким образом, духовность Общества, – заключит третий с большей или меньшей ясностью, – прекрасно подходит душам средним, которые довольствуются тем, что с послушным усердием движутся обычными дорогами христианской жизни. Но ее недостаточно душам исключительным: она не может вознести их к вершинам, открыть им широкие горизонты духовной жизни. Только сильное и глубокое учение, достигающее самой сердцевины богословской истины, может просветить эти души и уверенно, по-настоящему увести их за пределы избитых троп, которыми следует основная масса христиан, но иезуиты, по крайней мере, в большинстве своем, такого высококлассного учения не предложат».
Что думать о таком понимании духовного учения Общества Иисуса? Я нарочно не говорю «игнатиева», так как не думаю, чтобы кому-то из тех, кто хотя бы немного знаком с игнатианской духовностью, могло хоть на миг прийти в голову причислить св. Игнатия к учителям банальной духовности. Таким образом, вопрос в том, в какой мере сыны и последователи святого смогли сохранить в своей духовности величие и плодотворность, достойные высочайших форм святости, и в частности, достаточно сильную вероучительную закваску, без которой, в сущности, невозможно вести души к великим вершинам.
Не умозрительная духовность
Но прежде всего важно четко различать в вопросе духовности такие понятия, как
Невозможно отрицать, что среди духовных сочинений иезуитов есть, и во множестве, такие, которые делают упор почти исключительно на чисто практическом и эмпирическом духовном учении. Впрочем, в этом нет ничего специфического для Общества: в большем или меньшем количестве подобные сочинения встречаются во всех школах и всех кругах. Важны же в данном случае наиболее значительные сочинения, в которых четко формулируется учение того или иного ордена, на которые опирается его руководство душами, которые воистину составляют ту пищу, которой этот орден питает духовную жизнь своих членов и учеников. С этой точки зрения духовность Общества, как кажется, нужно расценивать как глубоко вероучительную и в очень малой мере умозрительную.
Умозрительности в ней мало: в целом ее привлекают в первую очередь не высочайшие и сокровеннейшие догматы, тайны, на которые богословская теория стремится пролить некоторый свет при помощи своих постижений, анализов, сопоставлений с метафизическими концепциями, но скорее более доступные для нас истины, основные элементы тайн, как их являет нам Писание и собственно догматическая традиция в своей простой и конкретной форме. Именно здесь иезуиты будут в первую очередь искать пищу для души: это ясно видно, например, из их сочинений о Пресвятой Троице[1344]. Несомненно, у отдельных иезуитов будут свои богословские мнения, свои системы. Иногда можно будет увидеть довольно четкие параллели между тенденциями, породившими эти системы, и тенденциями, вдохновившими духовное руководство тех же самых иезуитов, но подлинной взаимозависимости между ними наблюдаться не будет. Найдется множество иезуитов, не обнаруживающих ощутимых различий в своем духовном наставлении, но очень несхожих в области умозрительной, в тех самых вопросах, которые, как представляется априори, должны были бы оказать значительное воздействие на учение о духовной жизни, например, в вопросе о спецификации благодатных дел по их формальному объекту. Они могут быть глубоко убеждены, что правы в своих доводах против оппонентов в этой умозрительной области, но в основном они испытали бы глубокое отвращение к обоснованию своей духовности отдельными теориями, пусть даже теми, которые сами решительно отстаивают. Они сохраняют острое чувство различия этих двух областей. С одной стороны, есть область твердой веры, утвержденной авторитетом Церкви. Ею они живут сами и учат жить других людей. С другой стороны, есть область высокого и прекрасного умозрения, притягательного, возвышающего, которое они могут с искренним увлечением исследовать. Но несмотря ни на что они все же видят в нем слишком много элементов людского познания, слишком много непрочного, неполного и временного, чтобы превращать его в постоянную и основную пищу для души.
Слишком вероучительная духовность
Итак, духовность мало умозрительная, но зато глубоко вероучительная. Основание ее всегда следует искать не в ощущениях, даже самых чистых и пылких, не в личном опыте, даже самом возвышенном и глубоко продуманном, но в догматах, в достоверном учении Церкви. Мы видели, какую роль сыграли в возникновении Упражнений Игнатия и его острый и проницательный взгляд на собственный опыт обращения, и чувство вдохновенной любви к Божественному Царю. Но формулируя духовное учение для руководства другими в поиске воли Божией, он обратится ради обоснования этого учения к великим истинам откровения. С полным правом можно было бы также подчеркнуть значительное место, которое занимают в Упражнениях данные Писания. Первое из упражнений первой недели в собственном смысле слова с этой точки зрения типично: чтобы внушить упражняющемуся стыд и страх греха, прежде всего приводятся не абстрактные соображения, но факты из Библии, из откровения – о грехе ангелов, о грехе Адама, об аде, который можно заслужить одним-единственным смертным грехом. Также и любовь ко Христу он черпает прежде всего в Евангелии. Во вступительном размышлении «О Царе небесном» с его притчей и особой формой Игнатий постарается в первом же вступлении перенести нас в евангельские обстоятельства жизни Иисуса. Подобное наблюдение можно было бы сделать и выше по поводу «Духовного дневника» святого и точности его богословской картины. Над всем господствует Троица, перед которой за нас ходатайствуют и к которой нас ведут «Посредники»: Иисус, Мария и святые; Месса является средоточием всей нашей духовной жизни здесь, на земле… Никаких умозрений, но необычайный упор на важнейших элементах вероучения как такового. Эту особенность игнатианская духовность сохранит на протяжении всей истории своего развития, в особенности же поклонение Христу В этой духовности оно навсегда останется поклонением, прежде всего, евангельским. Оно будет питаться глубоким размышлением о тайнах и наставлениях богодухновенного текста и много меньше будет заимствовать из богословских умозрительных рассуждений о божественной ипостаси Слова и Его двух природах. Наряду с христологическим догматом особенно большое место будут занимать в иезуитской духовности догматы о нашей зависимости от нашей сверхъестественной цели, вместе со всеми другими эсхатологическими догматами. Все эти догматы будут подчинены и освещены непрестанной мыслью о славе Божией – цели всего творения. Согласно советам «Правил верного чувства в Церкви», внимание благочестивых душ будет мало привлекаться к тайнам предопределения, согласования всемогущества благодати и свободной воли человека. Напротив, упор будет делаться на позитивных и бесспорных сторонах догмата о Божием Промысле, на действенности молитвы и ее условиях, на плодах таинств. Предметами размышлений и чувств христиан, например, у ла Пуэнте и Альвареса де Паса, довольно часто будут выступать Троица и ее атрибуты, но лишь самые основополагающие и простые элементы этих догматов.
Результатом будет крепкое и устойчивое, блестящее и ярчайшее целое. Источник влияния на души, их воодушевления будет видеться иезуитам не столько в великолепных богословских разъяснениях, сколько в глубоком, личном проникновении в основные положения вероучения. Это проникновение мало-помалу будет совершаться под действием благодати. Душа будет испрашивать его в молитве и поддерживать щедрым своим содействием. Такое проникновение поможет душе «вкусить и ощутить» эти истины – не обязательно чувственно, но посредством усвоения, постижения этих догматов, которое укоренит их в самой глубине души и превратит их в могущественный сок, питающий собою всю жизнь.
Практическая духовность?
Теперь мы с легкостью сможем понять, в каком смысле можно сказать, что эта духовность – скорее вероучительная и практическая, чем умозрительная.
Прежде всего, это можно сказать в том смысле, что она всецело устремлена к одной цели: к исполнению воли Божией. Созерцание истины, безграничной божественной правды есть цель, которая во всей полноте осуществится на родине. В земном же изгнании оно остается подчиненным примату любви, его следует искать, главным образом, как средства достижения того служения любви, которое мы должны совершать в нынешней жизни. Об этом подчинении созерцания действию существует характерный текст такого выдающегося созерцателя, как бл. Пьер Фавр. Этот текст сто́ит здесь процитировать, несмотря на его длину и шероховатую форму простых личных заметок. Ведь он великолепно выражает то, что представляется главной мыслью иезуитов на этот счет. «Поскольку в тот же день (4 октября 1542 г., в день св. Франциска), – говорит блаженный в своем “Мемориале”[1345], – я совершал некоторые размышления о способе благой молитвы и о некоторых способах исполнения благих дел, а также о том, как благие желания в молитве приуготовляют путь благим делам и, напротив, как благие дела приуготовляют путь благим желаниям, я заметил тогда же и ясно понял, что тот, кто в духе ищет Бога в благих делах, потом лучше обретает Его в молитве, чем тот, кто этих дел не совершает. Я хочу сказать, что часто мы ищем Бога прежде всего в молитве, чтобы затем обрести его в делах. Таким образом, кто ищет и находит дух Христов в благих делах, преуспевает куда увереннее, чем тот, кто занимается одной только молитвой: можно сказать, что овладевающий Христом в благих делах подобен тому, кто овладевает Им в самом деле; овладевающий же Им в молитве подобен тому, кто овладевает Им посредством чувств. Таким образом, ты должен постараться сломить себя и подвергнуть самоумерщвлению, собраться и подготовить себя к тому, чтобы обретать всякое благо в благих делах. Тогда ты будешь часто ощущать, что именно в этом состоит наилучшая подготовка к мысленной молитве. Таким образом, пусть твоя жизнь так уподобится Марфе и Магдалине, чтобы опираться на молитву и благие дела, и пусть сочетает в себе жизнь деятельную и созерцательную. Тогда, если ты будешь заниматься одной из этих двух вещей не ради нее самой, как это часто бывает, но ради другой, то есть совершать молитву как средство лучшего действия или, напротив, совершать благие дела ради молитвы, иначе говоря, будешь верить, что должен совершать одно ради другого, то в целом тебе лучше все свои молитвы устремить к цели стяжания добрых дел, чем наоборот… Тем самым, следовало бы чаще устремлять наши молитвы к этой цели, чем делать противоположное, то есть устремлять все наши благие дела к цели молитвы. Это я говорю в целом и имея в виду цель этой жизни, которая является смешанной[1346]; ибо, если мы рассмотрим особые и частные случаи, то непременно окажется, что часто мы молимся для того, чтобы совершить какое-то благое дело, и напротив, делаем многое, дабы достигнуть цели некоторой молитвы…». Молитвы, созерцания, устремленные к служению Богу, к свершению благих дел должны быть, таким образом, по Фавру, главенствующей тенденцией в жизни иезуита, но в то же время никоим образом не единственной.
Это практическая духовность также и в том смысле, что, крепко опираясь на догматические учения, она не пренебрегает обращением к человеческим средствам, подсказанным опытом, к методам и приемам, поддерживающим добрую волю души и облегчающим ей плодотворное исполнение воли Божией. Это происходит потому, что эти духовные люди хотят
Так же и иезуиты, которым приходится воплощать свой идеал духовного служения среди людей, обремененных такой материальной атмосферой сегодняшней жизни. Они считают, что у них нет права пренебрегать никакими средствами, никакой техникой или рецептами, сколь угодно скромными, если они могут немного смягчить этот материал и сделать его более податливым для воплощения их идеала. В этом, а не в каком-то духовном бессилии или узости, нужно искать глубинную причину того, сколь значительное место отводит сам св. Игнатий, а вслед за ним и его сыновья порой мелким и весьма материальным приемам. Для них это «тонкости ремесла», изучением и применением которых не гнушались ни Леонардо да Винчи, ни Микеланджело.
ebooksa