– Мой отец, китаец, смог капитально прижиться в России, а я смогу во Франции. И мы поженимся. Так ведь, Поля?
– Н-наверное, – пролепетала она. По итогам этих разговоров получалось, будто они обручились без положенных пышных фраз. Евгения это устраивало, а Полина просто любила. Его любила. – А чем именно ты намерен заняться по прибытии?
– Пойду в армию, солдаты везде нужны. Так скорее всего получить офицерское звание.
– Во французскую армию? – удивилась она.
– Да, в какую же еще? – Он смотрел бравым орлом, уже представляя себя новым д’Артаньяном. Но Полина оказалась приземленнее, ей платье Констанции явно не шло.
В очередной раз прокукарекали сыростанские петухи, Шаховские попрощались с гостеприимной сватьевской тещей и покатили на перрон. Поезд уже стоял под парами.
– Скорее, вашблагородь, ждать не велено.
Этот состав оказался не в пример прежнему: вагоны только второго класса, провонявшие жиром и пылью, с закопченными окнами. Зато обращение вежливое, как в прежние времена.
До Самары ехали пять суток, простаивая на перегонах по полдня. В стране начались глобальные перебои с продовольствием, но летом прокормиться нетрудно: у полустанков поджидали бабы с гладко зачесанными оранжевыми волосами и того же цвета рябыми лицами, словно облитыми домашним подсолнечным маслом, лузгали семечки, держали в руках корзинки с грибочками, солеными огурчиками, копчеными лещами. Даже уху в котелке умудрились однажды всучить.
Долгие стоянки располагали к пустословию. В вагонах толкались граждане сомнительного сословия: сверху нарядный фрак, а внизу полотняные портки, заправленные в чуни. В некоторых попутчиках угадывалась солдатская выправка, кое‐кто с явно аристократическими манерами завязывал тонкими пальцами лапти. «Все смешалось, все погибло, – думала Дарья Львовна, брезгливо смахивая мух с несвежего постельного белья. – Кто мог подумать, что огромную империю так легко поставить на колени?» А Жокины мысли бежали в противоположном направлении: «Не такой уж дурак был Артем, когда мечтал о генеральских погонах. Вот оно – то самое время, когда из ничего можно стать всем, как пелось в знаменитой песне французского пролетариата». Если правильно разложить пасьянс, исчезнет колоссальная пропасть, отделяющая его от Полины. Он сможет смело стоять рядом с ней, не краснея, не беспокоясь о своих азиатских скулах и простеньком походном френче.
Поезд несколько раз обгоняли составы с восставшим чехословацким корпусом.
– Зачем им гибнуть на Русской земле? – недоумевала княгиня.
– Они солдаты, они пошли на войну, зная, что могут умереть. Для них есть только одно занятие, вот им и тешатся.
– Неужели у себя не с кем воевать?
– Дашенька, успех всегда опьяняет. – Князь грустно улыбнулся. – Тем более смешанный с запахом крови. Погляди, чешский корпус сметает любое сопротивление. Если белая власть все‐таки вернет свое, то щедро отблагодарит этих панов за содействие.
В разговор вмешался до того молчавший Евгений:
– А вы заметили, что они испытывают капитальную ненависть к венграм. Не такую, как к русским?
– Необъяснимо, но факт. – Княгиня развела руками.
– Почему необъяснимо? Вполне. Это отголосок давней вражды, междусобиц. Она тянется из глубины европейских городов и веков. Теперь венгры примыкают к большевикам, а чешский корпус поддерживает политику белой армии. Вот сколько раз уже случалось, что венгерских коммунистов расстреливали, а местных не трогали, мол, они здесь сами разберутся.
– Все равно,