До самого Царицына доплыли без приключений, без ночных визитеров с воронеными наганами. Глеб Веньяминыч потеплел, а как разжился персональной спиртовкой, на которой стали заваривать настоящий душистый чай, и вовсе растаял. Как будто не сбегал из своего дома в чужом зипунишке, как проштрафившийся, а просто плыл с семьей погожим летним днем, наслаждаясь неброской красотой среднерусской полосы. Чай, кстати, Жока сменял на грошовый медный портсигар у встретившихся в поезде китайцев. На старые деньги уже ничего не продавалось, на территории войска Донского ввели собственные дензнаки, но для надежности предпочитали любой валюте натуральный обмен. Китайцы обрадовались, встретив своего среди русских, потому чай отдали почти даром. Весьма кстати: тот, что подавали на пароходе, пить оказалось невозможным.
Шаховский бережно сжимал обеими руками, поглаживал и ласкал серебряные завитки старинного подстаканника, с которым не расставался с отрочества, – подарок незабвенной матушки Елизаветы Николаевны, – и начинал вспоминать, рассказывать:
– Вы думаете, что Царицын так назвали в честь государыни императрицы? – Он хитро прищуривал один глаз и оглядывал слушателей. – И в честь какой же именно? Что? А вот и не угадали!.. Раньше, то ли в шестнадцатом, то ли в семнадцатом веке, городок стоял на острове. Это потом его перенесли на правый берег к устью речушки. Так вот, тот островок назывался Цице-рой. Ясно, куда я клоню?
– Яснее некуда, – кивали довольные слушатели, прихлебывая чай из разномастных кружек. Дарья Львовна приветливо улыбалась, поощряя продолжать лекцию.
– А вот и снова не угадали, – князь заливался смехом, – название островка арабское, цицера – это попросту «джазира», то есть само слово «остров». Так называть город не станут. Так откуда же идет название?
Полина закатывала глаза и нараспев повторяла:
– Джази-и-ира-а-а, как красиво.
Довольный князь продолжал:
– Об этом нетрудно догадаться, если знать, что речушка, в устье которой перенесли поселение, называлась Царица. Это тюркское наименование – Сары-Су, что означает…
– «Желтая вода»! – торопливо выкрикнул Жока.
– Молодец! – похвалил его князь. – А государыни к этому славному городу отношения не имеют.
В Царицын пожаловали вместе с последней летней жарой. Сумятица и неразбериха сбили романтический настрой, навеянный плаванием. В городе царило беззаконие. Выращенный крупной промышленностью пролетариат зажегся и жаждал поиграть в опасные революционные игры. С территории образовавшегося в мае 1918‐го войска Донского командующий Донской армией генерал Краснов предпринял в июле – августе неудачную первую попытку захватить город. Шаховские не стали задерживаться в Царицыне, наняли широкий потрепанный экипаж и поехали в сторону Дона по беспокойному многолюдному тракту. Деньги за провоз князь отдал немереные, в мирное время на такую сумму все именье полгода могло жить и не знать печали: жечь лампы, запекать гусей с яблоками, распивать заморские вина. Теперь и на доход, и на расход приходилось смотреть другими глазами. Дорога до ближайшей донской пристани не превышала ста верст, за три-четыре дня справным коням следовало довезти путников до места. Это если без спешки. Татарин-возничий Гарифулла прихватил с собой жеребенка:
– Пусть вместе ходить, так спокойно, мирза[63], – пояснил он.
Путешественники поняли, что обитатели царицынских окрестностей боялись нежданных реквизиций, потому предпочитали возить все ценное с собой. Жока иногда садился верхом и скакал рядом с экипажем, поднимая клубы прожаренной августовской пыли, князь тоже не брезговал верховой ездой. Поэтому первый день путешествия вышел скорее беззаботным, чем тревожным.
При приближении сумерек Гарифулла занервничал, начал вертеть круглой седой головой, подгонять усталых кобылок.
– Надо ночевать хорошее место, – пояснил он.
Путешественникам передалось его волнение, они притихли, тоже начали нервно озираться в поисках приюта. Несколько хуторков вдоль дороги не привлекли внимания татарина. Сиреневая темень уже пробиралась из лесной чащи в долину.
– Стой, стой! Приехали! – Из-за поворота выбежал растрепанный босой мужик с корягой в руках. – Дальше дороги нет.
Шаховский приготовил обрез, Жока слез с коня, нащупывая под рубахой наган.
– Тама анархисты всех останавливают. Не надо тудыть. Вертай лошадей.