— Только что был здесь, — с глубоким поклоном ответил Баратов и нескрываемо-любующимся взглядом окинул фигуру молодой трактористки. — Может быть, мы с Андреем Матвеевичем окажемся вам полезными в чем-нибудь? — и он снова посмотрел на Шуру, как на лучезарное видение, сменившее мрачную, грохочущую молниями тучу. — Распоряжайтесь же нами, Александра Трофимовна… нет, простите, я хочу сказать, Шура, Шурочка!
— Право, я не знаю… — с нерешительной улыбкой, переводя взгляд с одного лица на другое, ответила она. — Едва ли кто, кроме самого Семена… то есть председателя, может помочь в этом деле…
— А в каком именно деле, Александра Трофимовна? — спросил Никишев.
— Да, видите ли, заехал к нам тот самый товарищ, с кем Семен Петрович уже разговаривал относительно механической сушилки… пришел показать какие-то книжечки…
— Так это, наверно, прейскуранты! — оживился Никишев. — Знаете что?.. Не упускайте этого товарища, пошлите кого-нибудь из молодежи — пусть, как скороход, бежит за председателем! А если мы понадобимся, то мы здесь будем ожидать ваших приказаний. Я потому говорю — здесь… — повторил он с улыбкой, — что мне, например, пожилому человеку, за вами в ходьбе не угнаться.
— Понимаю! — весело сказала Шура, глянув на него засветившимися благодарностью глазами. — Так и сделаю!..
И она словно полетела по тропинке.
— Какая прелесть! — восторженно вздохнул Баратов и даже отошел немного в сторону, чтобы лучше видеть, как Шура бежит все дальше по тропинке. — Ах, какая же она прелесть!
«А главное-то в том, что эта прелесть поддерживает мечту Семена! — весело подумал Никишев. — Вот ведь как на крыльях примчалась сюда известить Семена о приезде нужного ему человека».
У Баратова настроение настолько изменилось к лучшему, что он лаже начал насвистывать из «Орфея».
— Вот ты иногда упрекаешь меня, Андрей Матвеич, — заговорил он уже добрым и даже умиленным голосом, — что я, мол, сверх меры нетерпелив и неисправимый сластена, что отсюда — все мои отрицательные качества. Но, умоляю, пойми: это не так. Мир искушает меня, но я, искушаясь, не переношу примесей и привкусов. Уж если сладко, так до конца. Устинья мешает мне думать о тех, к кому потянулась моя душа — о Шуре и Вале. Вот прелесть эта Шура! Какая в ней жажда жизни, какая непосредственность, ум и даже грация, просто неожиданная для этих мест! А Валя — фламандка, с ее расцветающей плотью и детски-наивной душой! Так вот, Шура и Валя — это какой-то драгоценный сплав, из которого выйдет дивное, благородное произведение искусства. Нет, черт с ней, с Устиньей! Я счастлив, что открыл Шуру и Валю! Да, я счастлив!
И Баратову вдруг стало совсем легко. Он подскочил, поймал тяжелую, бурно задрожавшую под его рукой ветку и быстро сорвал небольшое, румяное, как детская щека, яблоко.
— Хорошо здесь! — улыбнулся Баратов и поднес яблоко ко рту.
— Вот и спроси их, чего ходят, чего глаза пялят! — раздался, как удар грома над головой, знакомого тембра голос. Это Устинья Колпина вместе с Шиловой несли компост для новой ягодной посадки. По уничтожающепрезрительной улыбке Устиньи Баратов сразу догадался, что она увидела его как раз в тот момент, когда он, открыв рот, собирался откусить яблоко.
Он подержал в руке нетронутое яблоко, с которого будто сразу слинял детский румянец, и, размахнувшись, бросил его в траву. Потом он вытер потный лоб, — полуденное небо, голубевшее над ветвями, показалось ему, пылало, как раскаленный утюг. Настроение Баратова снова бурно испортилось. Он хмуро закурил и шел молча, недовольный собой и всем окружающим. Он вдруг пожалел, что приехал в эти сады, где хотя и наливаются яблоки, но под ними ходят грубые и не понимающие его люди. Он с нежностью вспоминал свой тесный московский кабинет с окнами во двор, глубокий, как колодезь, гулкие голоса людей снизу, которые ни одним словом не могут его задеть и до которых ему нет дела. Дернула же его нелегкая поехать вместе с Никишевым в эту глушь. Правда, он, Сергей Баратов, открыл Шуру, но еще неизвестно, что у него из этого получится.
Никишев шел рядом тоже молча, погруженный в какие-то свои размышления. Когда оба подходили уже к воротам сада, его окликнула Шура. Она торопливо шла навстречу, помахивая сложенными веером тоненькими брошюрками в цветных обложках.
— Семен Петрович в дальние сады уехал, вернется только завтра… Взяла я вот эти книжечки — и прошу вас передать председателю.
Шура задумчиво улыбнулась и добавила:
— Он, я думаю, будет очень доволен.
— Я то же самое думаю, Александра Трофимовна, — ответил Никишев и спрятал брошюрки в карман.
ebooksa