Круглый стол на пятерых

22
18
20
22
24
26
28
30

— Действительно, — он взъерошил волосы, брать-то было неоткуда…

— Ничего плохого она мне не сделала. А Семен Анатольевич говорит, сто на работе она семерых стоит, незаменимый инспектор по кадрам.

Некоторое время она о чем-то думала. На лбу наметились морщинки, которые с годами потребуют косметики. Думать ей явно не шло.

— А скажите мне, — проговорила Степанова, глядя мимо него, — почему существуют законы, которые сами толкают на нарушения? Ведь можно было бы разрешить больнице… дать ей ставки рабочих. А потом говорят: «Вы просмотрели, допустили халатность». Или как там?..

— Вообще-то хорошо бы разок закинуть сеть, — ответил Карпухин. — Но пока надо удочками.

— Между прочим, — сказала она, — у вашего Зарубина дружба со Щаповой. Ее брат помогает ему дом строить.

Карпухин об этом уже что-то слышал. Жена этого брата лежит с ребенком в детской хирургии. Ее мальчика оперировал Саша Глушко.

Он взял с вазы крупную вишню. По-ученому — плод косточковой культуры. Тьфу, никакой поэзии!

Вишенка ты моя, думал Карпухин о Вале Филимоновой. Таинство мое! При всей твоей ясности мне еще надо много в тебе угадывать. Трудное занятие для Карпухина — долго угадывать. А Степанова вон сидит, отгаданная. Она, конечно, расскажет тебе, что я к ней заходил. И если ты не поймешь, почему я это сделал, то сразу перестанешь быть загадкой… Сам-то я еще не понимаю. Тот, кто постоянно ясен, пусть с мамашей ходит в ясли…

Вечерело. Смолкали голоса за окном. Длинные тени тянулись к противоположному дому, ломались у фундамента и поднимались, прямые по белому фасаду. Мальчишки разошлись во дворе. В незащищенных воротах расхаживали голуби.

Спокойное равновесие дня и ночи. Сумбурного дня и очистительной ночи.

— Я пойду, — сказал он.

Она не успела подняться, а он уже вышел и мимо приемника, мимо бабушки, мимо шипящей кухни, по лестнице, по гулким площадкам — на улицу.

Знатоки кривят губы: «Супружество!..» От медового месяца до серебряной свадьбы годы неуклонного, непостижимого для обоих охлаждения. У нее заброшенная мечта об институте. У него — выцветающая от времени пустая папочка для диссертации. Они будут складывать в нее поздравительные телеграммы и оплаченные жировки. И родятся стихи: «А на веревках на ветру кнутами хлопают простынки…»

Эй, знатоки, эрудиты, энциклопедисты и начетчики! А вы замечали, как у молоденькой кондукторши среди тусклой меди в ладошке сияет золото на безымянном пальце? Нет? А у вас всё в порядке с глазами? Вам везло с женщинами и не везло с любовью. Ваши философы были скопцами, а сами вы слишком долго работали на конезаводах. Но все равно я приглашу вас на золотую свадьбу! Тут все дело в поэзии. Человек не может не быть поэтом.

Карпухин остановился у больничных ворот. Из проходной доносился голос дяди Миши. Сторож пел какой-то романс.

Продолжать спор! Швырять

балласт за борт, чтобы стало

легче, чтобы как-то

удержаться на поверхности