— Тато вот, наверно, уже умерли, мама болеют, а я вам что буду давать есть? А жить как-то надо! — и дети опять подставляют руки и просят денег.
К ним подходит какой-то важный офицер и с ним под руку пышная пани. Иванко приказывает детям поскорее вытереть носы. Гандзуня трет запаской, а Петро проводит рукавом. Юльке Иванко вытирает сам.
Офицер смотрит на них и говорит своей пани:
— Беженцы. Жертвы зверства немцев. Я тебе, милочка, уже рассказывал об этом.
Дети вычистили носы и тянут руки.
— А почему вы не идете на беженский пункт? Здесь он недалеко, на Подоле, — советует офицер.
Ганка стаскивает платочек, открывает глаза.
— Я слышала, что там им очень хорошо. Лучше, чем дома, — говорит пани, морщась. — Фу! Какие они грязные!
Иванко видит, что паны разговаривают, а дать — ничего не дают. Говорит:
— Мы хотим пойти на беженский пункт, да мама идти не могут, потому как заболели, вот мы и сидим.
Но паны уже отходят и не слушают его. Иванко опускает руку, переводит грустный взгляд на Киев.
Вдали на склонах гор прилепились каменные дома, похожие издалека на гнезда ласточек. Там Киев должен быть красивым, Иванко еще верит в это. Но здесь, где между кучами мусора и камней сидят они, здесь Киев дышит на него горячей пылью, гнилью воды и грустным беспомощным взглядом больной мамы.
— Вы, мамо, может, подниметесь немножко и мы пойдем?
Мать хочет подняться и падает без сил на свою каменную постель.
— Может быть, я, сынку, как-нибудь и дошла бы. Только как нам быть с узлами?
— Я буду помогать, а Петро и Гандзуня тоже.
— Маленькие еще вы, сынку!
Солнце упрямо проходит свой утренний путь по небу, разбрасывая вокруг горячую солнечную пыль. От жары дети слабеют, делаются вялыми и начинают плакать. «Печет!»
— Иванко, возьми детей, бегите к воде. Немножко головы смочите и маме намочите платок.
Иванко берет Юльку за руку, а Петро и Гандзуня идти не хотят.