Алтуфьев ободряюще улыбнулся:
— Женя, нам с тобой обязательно нужно поговорить.
— Я понимаю… А Максим?
— Это тот, что ей помог. Мезенцев, — напомнил участковый.
— А! Ну да, и с Максимом — тоже. Женя, вечерком подойти сможешь?
— Смогу.
— Вот и славненько. Так, отошли все подальше! Спасибо!
Труп лежал на правом боку, неестественно изогнув руки. Круглое красное лицо, уже отекшее, на разбитом затылке запеклась кровь. Крокотов? Да пес его знает, тут и близкие родственники сразу не поймут — мышцы у мертвецов расслабляются, придавая лицу умиротворенное выражение, совершенно не свойственное человеку при жизни.
Отчего же тогда его так уверенно опознали?
Следователь обернулся:
— Женя! А ты, значит, Крокотова знала?
— Видела пару раз. У нас, в Доме крестьянина. И еще — на почте.
Девчонка явно что-то скрывала… или скорее просто не отошла еще — все же не каждый день трупы видит.
— И вот так сразу узнала?
— Я татуировку запомнила.
И правда! Это, Владимир Андреевич, между прочим, тебе в укор! Что, не видишь, на левом запястье убитого наколото небольшое сердечко в виде червовой масти и две буквы — «И» и «М». Имя зазнобы, надо полагать.
Но девчонка-то! Это увидеть пару раз — и сразу запомнить!
— Я бы и не запомнила, — неожиданно улыбнулась Женя. — Если бы не буквы «И» и «М».
— А что в них такого? — следователь посмотрел вдаль, заметив появившуюся на шоссе фигурку велосипедиста с чемоданом на багажнике. Верно, Варфоломеич, судмедэксперт.
— Так ведь это же Ив Монтан! Инициалы. Я потому и запомнила.