— Надо будет его допросить, — мотнув головой, следователь повернулся к задержанному: — Значит, как данные часики оказались у тебя в куртке, ты не знаешь?
— Так сказал же — нет! Ну, командир… Ну вот ей-богу, честное комсомольское!
— Комсомолец, а Бога поминаешь! Не стыдно? Ладно… В камере пока посиди… Дежурный!
Выпроводив Хренкова, опер плотно закрыл дверь:
— Володь, кажется, мы что-то лишнее сейчас делаем. Обвиняемый-то у нас есть — Шалькин! Железный. Там и отпечатки пальцев, и все…
— Так, а часы теперь куда девать прикажешь? — возразил Владимир Андреевич. — Сейчас оформим протоколом выемки и будем к делу приобщать. Так что Хренков?
— Ну… — Ревякин задумался. — Думаю, он в школу случайно зашел. Ну, искал свою Лиду… Вот и нашел. Убитой! А часики прихватил на память.
— Но ведь он ничего такого не говорит!
— Так стыдно же — ясно дело. Ничего, протрезвеет — скажет.
— А если это он, а не Шалькин? — выйдя из-за стола, Алтуфьев достал сигаретную пачку. — Теперь придется еще раз все проверять. А времени-то осталось мало! Не успею — начальство с меня семь шкур спустит. Экспертиза эта еще… Черт! Полдня терять, это как минимум.
— Ты когда едешь-то?
— Завтра.
— Про учебник не забудь! А я пока Хренкова проверю. Так, без протокола. В рамках уголовного дела опрошу.
Генька Смирнов оказался обычным мальчишкой, выглядевшим на свои тринадцать. Веснушки, рыжеватый чуб, нос картошкой. Зеленовато-серые глаза смотрели на мир с хитроватым прищуром.
Колесникова отыскала его на следующий день утром. Да и искать-то особо не надо было — Генька вместе с половиной своего класса проходил трудовую практику здесь же, в школе. Таскали и красили парты, подновляли стенды, аккуратно стопкой складывали стенные газеты — для пионерского архива.
— Ген, стенд помоги снять, — Женька начала издалека, с хитрости.
Помочь Смирнов не отказался, он вообще, похоже, был добродушным малым, если его не трогать.
— Ты сама-то не лезь — тяжело, — первым делом Генька отогнал девчонку от стенда. — Я сейчас пацанов позову. Эй, сюда давайте!
Тут же стенд и сняли. Смирнов обернулся:
— Куда нести-то?