Психопатология обыденной жизни

18) Ференци сумел заметить, что забывание названий может возникать и в виде истерического симптома. Затем он выявил механизм, заметно отличающийся от механизма ошибочного действия. Что общего у этих различных процессов, станет ясным из его сообщения.

«Сейчас у меня лечится пациентка, пожилая женщина, никак не желавшая припомнить очень широко употребляемое и хорошо ей известное имя собственное, хотя обычно у нее вполне надежная память. В ходе анализа выяснилось, что с помощью этого симптома она хотела удостоверить свою неосведомленность. Впрочем, это демонстративное выставление напоказ незнания, по сути, является упреком в адрес родителей, не сумевших обеспечить ей гимназическое образование. Да и ее мучительное навязчивое стремление наводить чистоту („психоз домохозяйки“) возникает отчасти из того же источника. Тем самым она хотела сказать что-то вроде: свои же сделали из меня служанку».

Я мог бы заметно увеличить количество примеров и гораздо дальше продвинуть их обсуждение, если бы не намеревался изложить уже здесь первые из множества точек зрения, необходимых для рассмотрения последующих тем. В любом случае позволю себе с помощью нескольких предложений резюмировать результаты приведенных ранее анализов.

Механизм забывания (точнее говоря, временного выпадения из памяти) имен и названий состоит в расстройстве функции целенаправленного воспроизведения содержимого памяти каким-то посторонним и в данный момент неосознанным ходом мыслей. Некая связь между пострадавшим именем и вызвавшим расстройство памяти комплексом существует либо с самого начала, либо таковая устанавливается зачастую кажущимся искусственным путем с помощью поверхностных (основанных на внешнем сходстве) ассоциаций.

Среди подрывающих память комплексов наиболее действенными оказываются комплексы концентрации на себе (на своей личности, семье, профессии).

Имя, входящее из-за своей многозначности в состав нескольких рядов мысли, часто чинит помехи одному ряду из-за своей принадлежности к другому, более сильному комплексу идей.

Среди мотивов этих сбоев памяти выделим намерение избежать чувства неудовольствия из-за каких-либо воспоминаний.

В целом можно выделить два основных варианта забывания имен собственных: когда сами они затрагивают что-то неприятное или оказываются в связи с другим именем, которому присуще подобное воздействие, так что припоминание этих имен может нарушаться либо из-за них самих, либо из-за близких или далеких ассоциативных связей.

Обзор этих обобщенных утверждений позволяет нам уяснить себе, что временное забывание имен собственных – наиболее часто встречающаяся разновидность наших ошибочных действий.

19) Между тем[31] мы еще довольно далеки от выделения всех особенностей этого явления. Вдобавок хочу обратить внимание на то, что забывание имен весьма заразительно. Часто в ходе беседы двух людей стоит одному заявить, что он забыл какое-то имя, как оно выпадает из памяти и второго собеседника. Однако там, где забывание было как бы индуцировано, забытое имя легче припоминается. Такое «коллективное» забывание, являющееся, строго говоря, феноменом массовой психологии, еще не стало предметом психоаналитического исследования. С помощью единственного, но особенно удачного примера Т. Рейк[32] сумел предложить добротное объяснение этого замечательного случая[33].

«В небольшой компании людей с высшим образованием, в которой находились и студентки, изучающие философию, разговор шел о широком круге вопросов, касающихся происхождения христианства с позиций истории, культуры и религиоведения. Одна из принимавших участие в беседе девиц вспомнила, что в недавно прочитанном ею английском романе она обнаружила интересное описание многих религиозных течений, которые были двигателями тех времен. В романе описывалась жизнь Христа от рождения до смерти, однако название произведения никак не хотело приходить ей на ум (притом что зрительное воспоминание о ее обложке и шрифте заголовка было чрезвычайно четким). Еще трое из присутствующих мужчин утверждали, что знакомы с романом, но вместе с тем отметили, что, как ни странно, и в их памяти не сохранилось его названия…»

Только эта юная особа была подвергнута анализу для выяснения причин сбоя памяти в связи с этим названием. Книга называлась «Бен-Гур», автор Льюис Уоллес. Пришедшие ей в голову подменные названия: Ecce homo – homo sum – quo vadis. Девушка сама сообразила, что нужное название она забыла потому, «что оно включало в себя слово, которое ни я, ни любая другая девушка – да еще и в обществе молодых людей, – скорее всего, не употребили бы». В ходе весьма интересного анализа это разъяснение получило дальнейшее углубление. Более того, в уже упомянутой связке ассоциаций перевод слова homo (человек) имеет подозрительный оттенок. Тут Рейк делает вывод: молодая женщина обращается со словом так, словно, произнеся вызывающее сомнение название, она признается перед молодыми людьми в желаниях, которые отвергла бы как не соответствующие ее личным качествам и неприемлемые для нее. Короче говоря, бессознательно она приравнивала произнесение слов «Бен-Гур» к сексуальному предложению себя, а ее забывание их соответствовало тем самым защите от бессознательного искушения подобного рода. У нас есть основания считать, что похожие бессознательные процессы обусловили расстройство памяти и у молодых людей. Бессознательное девушки уяснило себе реальное значение ее забывания и как бы истолковало его. Провал в памяти мужчин представляет собой некое согласие с этим упраздняющим название поведением. Ситуация выглядит так, будто их партнерша по беседе путем неожиданного ослабления своей памяти явно дала им знак, который они бессознательно же хорошо уловили.

Постоянно происходит забывание имен собственных, когда из памяти выпадает целая их цепочка. Чтобы заново найти забытое, цепляются за другое, с первым тесно связанное, в результате нередко ускользает из памяти и это новое, избранное в качестве опоры имя. Таким образом, забывание перескакивает с одного имени на другое как бы для того, чтобы засвидетельствовать существование какого-то труднопреодолимого препятствия.

IV

Воспоминания о детстве и маскирующие воспоминания

Во второй статье («Über Deckerinnerungen», опубликована в «Monatsschrift für Psychiatrie und Neurologie», 1899) мне удалось продемонстрировать тенденциозность наших воспоминаний в неожиданной области. Я исходил из того факта, что воспоминания некоей личности о самом раннем детстве нередко, видимо, сохраняют безобидные и второстепенные события, тогда как важные, яркие и эмоционально насыщенные впечатления той поры не оставляют (зачастую, хотя, безусловно, далеко не всегда!) ни малейшего следа в памяти взрослых. Поскольку известно, что память производит отбор из находящихся в ее ведении переживаний, в таком случае следует предположить, что он совершается в детском возрасте и совершенно по иным критериям, чем в пору интеллектуальной зрелости. Однако обстоятельное исследование выявило, что такое предположение излишне. Индифферентные воспоминания о детстве обязаны своим существованием процессу сдвига: в ходе припоминания они заменяют другие, по-настоящему важные впечатления, память о которых может быть выделена на основе последних с помощью психического анализа, но их прямому воспроизведению препятствует некое сопротивление. Так как эти воспоминания обязаны сохранностью не своему содержанию, а ассоциативной связи с другими, вытесненными представлениями, с полным основанием их можно назвать «маскирующими воспоминаниями», что я и сделал.

В упомянутой статье я только наметил, но полностью не исчерпал все разнообразие связей и значений таких воспоминаний. В тщательно проанализированном в ней примере я особо выделил своеобразное отношение содержаний прикрывающего и прикрытого им воспоминаний во времени. По этому параметру первое было, конечно же, отнесено к одному из самых ранних лет детства, тогда как представляемое им переживание, став почти полностью бессознательным, приходится на более поздние годы того же ребенка. Я назвал этот вид смещения возвратным или движущимся назад. Пожалуй, заметно чаще встречается противоположное соотношение, когда в качестве прикрывающего воспоминания в памяти закрепляется какое-то индифферентное впечатление недавнего прошлого, обязанное своим названием только связи с каким-то более ранним переживанием, чьему прямому воспроизведению и противодействует. Такие прикрывающие воспоминания я назвал предвосхищающими или выдвинутыми вперед. То существенное, что глубоко затрагивает память, в данном случае располагается во времени позади прикрывающего воспоминания. Наконец, не исключен – и действительно имеет место – третий вариант, когда прикрывающее воспоминание связано с прикрытым им впечатлением не только своим содержанием, но и смежностью во времени, а стало быть, перед нами одновременные или смежные маскирующие воспоминания.

Как велика часть сокровищницы нашей памяти, относящаяся к категории «маскирующие воспоминания» и какая роль выпадает им в различных, типичных для невротиков мыслительных процессах – это проблема, в рассмотрение которой я не вдавался в той статье, да и не стану вдаваться здесь. Мне важно только выявить сходство между забыванием имен с ошибочным припоминанием и формированием маскирующих воспоминаний.

На первый взгляд различие между двумя этими феноменами гораздо заметнее, чем их возможное сходство. В одном случае речь идет об именах собственных, в другом – о полноценном впечатлении, пережитом то ли реально, то ли в воображении: в первом – о явном сбое в функционировании памяти, во втором – о процессе припоминания, кажущемся нам странным; в одном случае – о весьма кратковременном расстройстве памяти (ведь только что забытое имя или название могло до этого правильно воспроизводиться сотни раз и завтра будет снова без труда воспроизведено), в другом – о продолжительном, непрерывном распоряжении памятью, ведь безразличные воспоминания детства могут, как нам кажется, сопровождать нас на протяжении изрядной части нашей жизни. В этих двух примерах стоящие перед нами загадки совершенно по-разному ориентированы. В одном случае нашу научную любознательность привлекает забывание, в другом – сохранение в памяти. После некоторого углубления в проблему становится ясно, что, несмотря на различие психического материала и продолжительности обоих явлений, их сходство друг с другом заметно преобладает. И в том и в другом случае суть дела заключается в ошибочном пути припоминания: память воспроизводит не то, что нужно было бы (при правильном развитии событий) репродуцировать, а нечто другое, подменяющее нужное. В случае забывания имен нет недостатка в продуктах деятельности памяти, правда в виде имен-подмен. Образование же маскирующих воспоминаний коренится в забывании каких-то других, более важных переживаний. В обоих примерах некое интеллектуальное чувство дает нам знать о вмешательстве какой-то помехи, только на этот раз в иной форме. При забывании имен мы определенно знаем, когда заменяющее имя ложно; в случае же маскирующих воспоминаний мы удивляемся тому, что вообще располагаем ими. И если последующий психологический анализ свидетельствует, что образование замены в обоих примерах происходило одинаково – путем смещения вдоль поверхностной ассоциативной связи, то именно различие в материале, в продолжительности и нацеленности обоих явлений поддерживает нашу надежду, что мы обнаружили нечто важное и общезначимое. Соответствующее обобщение гласило бы: отказ или ошибки при припоминании указывают – гораздо чаще, чем мы предполагали, – на вмешательство некоего пристрастия, тенденции, благоприятствующей одному воспоминанию, но в то же время стремящейся воспрепятствовать другому.

Тема воспоминаний о детстве представляется мне настолько важной и интересной, что я хотел бы посвятить ей несколько замечаний, выходящих за пределы принятых до сих пор представлений.