За Диалдовом под Высокое прибежал к лагерю Фрич Силезиц, присланный от венгров с письмом объявления войны короля Сигизмунда, купленным крестоносцами так дорого.
Взяли его передовые стражи и сначала повели к маршалку Збигневу, перед которым не скрывал Фрич с чем ехал и чего вёз.
Силезиц был наполовину немец, немного поляк, человек, который полностью не знал, кого любил, а кому желал зла. Тянули его временами в одну, то снова в другую сторону и так качалась его жизнь. Однако плохого Ягайле не желал в эти минуты, так как высокомерие белых плащей надоело ему, равно как венгерским панам.
Маршалек Збигнев, как скоро узнал, что принёс, зажал ему уста.
– Хочешь ли у короля милость иметь и подарок пристойный, – сказал он, – не сообщай же, что привёз. Если бы по лагерю разнеслось, что нам войну объявили, ни одному бы храбрости не достало и тревога бы его охватила. Зачем же вы нам вредите? Пану королю отдадите завтра письма с объявлением и посольство ваше выполните.
Согласился Фрич молчать, тем паче, что имел двоякое поручение, поскольку король Сигизмунд на ту объявленную войны вовсе не думал собираться.
Назавтро утром после святой мессы, которую капеллан Ягайлы Ярослав, калишский священник, совершал, вызвали Фрича в шатёр, где только князь Витольд и военная рада были собранны.
Не было у Ягайлы даже в обычае на церемонии выступать, поэтому он принял посла, сидя на чурбане, покрытом шкурой, и в летней одежде для жары.
Поведал Фрич официально то, о чём хорошо знали, как усилия панов напрасными были, как магистр Ульрих всякие переговоры о мире парировал, как оружием и войной хотел разрешать.
– Когда Сигизмунд, король венгерский, от которого мои господа посольство справляют, есть Римского государства наместник, и не годится ему Тевтонскому ордену, принадлежащему римскому императору, в этой опасности отступать: таким образом, по приказу венгерских господ, я кладу Вашему Королевскому Величеству письмо объявления войны, в котором со стороны магистра и Ордена заявляется, и война Вашему Королевскому Величеству объявляется.
Ягайло принял письмо, не говоря ни слова, Витольд и рада тоже ничего не сказали. Разговор не продолжался долее, а выходящему Фричу, Збигнев, маршалек, припомнил обещанную тайну, которую тот снова обещал хранить.
Король придворного за ним послал, чтобы Фрича после стола к нему вызвали. Угостил его маршалек один и глаз с него не спускал, дабы где ненужное не разболтал.
В полдень ввели его снова к Ягайле и были они уже один на один. Фрич, задержанный маршалком, из того страшного герольда войны стал очень хорошим служкой, поклонившись до колен.
– Н. Пане, – отозвался он тихо, – что мне приказано говорить публично, то я поведал утром, но это не всё.
– Что же ещё? – спросил король, смотря ему в глаза.
– Мои паны порекомендовали сказать мне ещё, – добавил он, – что письмо с обявлением войны, хорошо проплаченное, потому что Ордену сорок тысяч червонных золотых стоило, для устрашения брошено, но на этот кусок бумаги обращать внимание нечего, так как войны от неё не будет.
Ягайло улыбнулся.
– Ни король Сигизмунд, ни венгры о ней не думают, а в золоте мы нуждаемся… Это напрасные страхи, Н. Пане, – молвил он далее, – я видел лагерь крестоносцев и вижу этот, и взаправду думаю, что на этой стороне перевес будет и победа. Собранный там люд, голов много, порядка мало, а уверенности в себе много; с Божьей помощью вы одержите победу, из-за которой, думаю, что и король Сигизмунд не очень грустить будет. Моим господам, Н. Пане, – сказал он в конце, – их намерений за плохое принимать не будете, ибо мы ни о чём ином, только о деньгах старались, об Ордене речь вовсе не шла и не идёт, мы не любим его так сильно.
Выслушав эту речь, король начал спрашивать Фрича о том, что видел в лагере.
– Половины того люда не имеют, что Вы, Н. Пане, сказал силезиц, – много по замкам должны были рассеять.