– А оттого, что мы из Забора, – подхватил ксендз, – это она! Нет сомнений; где же она находится?
– Выпросилась к королевским оруженосцам, – сказал Брохоцкий.
– На милость Божью, минуты тратить нельзя; если к королю попала, готова на всё, и хоть Бог стережёт своего помазанника, – воскликнул, поднимаясь, ксендз Ян, – идём, предупредим, её нужно схватить.
– Бояться особенно нечего, – сказал Брохоцкий. – Хотя бы охоту имела что совершить, там бдительный страж около панской особы. Следовательно, хотя бы завтра, всегда время. Сейчас ночь, отец мой, а я едва в себе дыхание чувствую, так возле Дубровно намахался.
– Значит, я один пойду к королевским шатрам, укажите же мне дорогу! – воскликнул ксендз, складывая руки.
– Стража вас ночью не пропустит, даже до забора, который окружает панский табор. Напрасная это вещь, короля тоже никоим образом пугать не годиться, потому что у него голова и так достаточно забита.
Ксендз вырывался, Брохоцкий, хоть неохотно, взял кубрак и шапочку, чтобы идти. Меча уже даже не препоясывая, осадную секиру только схватил, дабы полностью безоружным не быть, и вышли из палатки. Ночь уже была тёмная, на севере слева в лаве туч страшно сверкало, справа ещё горело Дубровно, а луна показывалась из-за туч.
В лагере и шумно, и громко, и тесно, как было днём… трудно протиснуться. Повозки и добыча везде задерживали проход, а до королевских шатров был довольно большой кусок дороги. Они в конце концов пробились к ним, хоть Брохоцкий не раз обухом должен был прокладывать себе дорогу. Около забора и повозок, которые обычно окружали надворные шатры, нужно было остановиться. Маленький шатёрик маршалка Збигнева стоял у входа, а он сам, в рубашке перед ним, ибо только что слез с коня, угонявшись за теми, которые ещё тащились из Дубровно и по дороге с пленными возились.
– Что ваша милость тут делаешь? – спросил марашалек Брохоцкого. – Наверно, с какой жалобой; но я ничего уже сегодня посоветовать не могу: рыцарство не подчиняется и разве не вы, милый пане, тому виной? Вы были одним из первых?
– Не последним, это точно, – отозвался Брохоцкий. – Что сталось, плохое не сталось. Крестоносцам страха нагоним.
Посмотрел маршалек на стоящего ксендза и быстро приблизился.
– Что же вас сюда привело, ксендз Ян? – воскликнул он. – Всё-таки мы давно знакомы.
Брохоцкий ему помог.
– Есть в течении нескольких дней при Его милости короле юноша Теодорек из Забора, который сначала у меня в полку служил. За ним-то мы с ксендзем и пришли.
– Был! Был, но его вот как раз во время того нападения на Дубровно не стало. Выскользнул с другими без разрешения и до сих пор не вернулся. Могло его что-то плохое встретить, либо с другими прохлаждается: достаточно, что его нет. Король его полюбил, пару раз спросил о нём! Я посылал за ним… не знаю, что сталось.
Брохоцкий смолчал, посмотрел на ксендза, как бы давал ему знать, чтобы больше не говорить.
– Это, наверное, из любопытства где задержался, – сказал он, – а пора поздняя и время бы отдохнуть; я ксендза с собой заберу. Если бы юноша вернулся, пусть ваша милость соизволит о нас ему не напоминать. Сбежал от семьи тайно, будет бояться порицания.
– Э! Король его защитит! – рассмеялся маршалек Збигнев. – Парень ловкий, сообразительный и услужливый. Очень нам на руку, что заменил того, что в какой-то лихорадке умер.
Ксендз Ян не мог, не хотел больше говорить; такой был смущённый и удручённый тем, что ему приходилось молчать и тайну в себе скрывать, что лицо его сменилось болью и тревогой.
Они ушли.