– Что это? – добавил в конце. – Почему же сбежала?
– Я еду прямо из лагеря Ягайлы, в который я попала, – воскликнула переодетая Офка. – Застрял во мне последний разговор. Я хотела быть Юдифью, а стала между тем оруженосцем при короле.
– При короле! – повторил казначей. – Ты героиня! Говори! Говори… что видела? С чем же едешь?
– Последняя вещь, которую я видела – это был наш позор и поражение! – воскликнула Офка. – Захвачен Гилгенбург, разграблен! Сожжён! Потоки крови лились, кучи трупов погребал огонь, набрали тысячи пленников.
Мерхейм отступил, напуганный.
– Этого не может быть! Гилгенбург! Укреплённый, на озере, укреплённый так сильно…
– Взяли его за два часа! – воскликнула Офка. – Напали, как саранча, сейчас это куча щебня! Войску никто не приказывал штурм; оно пришло стать лагерем, добровольцы побежали; отзывали, не помогли приказы короля; как сумасшедшие, лезли они на стены, падали с них, по трупам теснили других: не помогли пушки, кипяток, камни. Взяли голыми руками тевтонский замок! Что же будет, когда на другие пушками и всей силой напасть захотят?
Казначей стоял в молчании, бледный, а его лицо морщилось невыразимым гневом и болью.
– Гилгенбург взят! Гилгенбург сожжён! – бормотал он тихо.
– Я покинула двор, короля, всё, чтобы принести вам предупреждение.
– А венгерские господа? А объявление войны Сигизмунда? – прервал Мерхейм. – Ведь ему письмо принесли?
– Да, и за занавесью я слышала, что говорил Фрич, – ответила Офка, – кланялся королю, подтверждая, что никакой войны не начнёт, что бояться нечего, что речь шла о получении денег для Сигизунда, а не о деле Ордена.
– Подлый предатель! – крикнул Мерхейм. – Мы читали это в очах Шибора, ненавидят Орден.
– А завербованные чехи идут с ними? – спросил казначей.
– Как на самых верных и самых сильный рассчитывают там на них, а Сарновский одним из командиров.
Усмехнулся казначей.
– Какие же у них силы? – спросил он.
– Кто же их посчитает? Тысячи, тысячи… бесконечное множество, полков не счесть, хоругвей, как звёзд на небе. Тьма, туча; я не знаю.
– Языческая дичь! – бормотал Мерхейм.
– Вы ошибаетесь, – грустно прервала Офка, – не знаю, что в их сердце, но на устах бесконечные молитвы. Несколько дней назад всё рыцарство шло на исповедь и к алтарю. Король ежедневно сперва слушает мессы. Первой в лагере разбивают часовню, последней её сворачивают…