– Ты прав, господин казначей, – сказал Ульрих, – мы не хотели мира, следовательно, мы должны вести войну.
– Не стоя и не дожидаясь.
– Мы сегодня идём, – отозвался магистр, – мы заступим ему дорогу: в будущем решится судьба.
– Я не сомневаюсь в ней! – воскликнул Мерхейм.
– И я! За малым исключением, Орден, как один муж, вымолвил: война! Бог его только мог вдохновить. Поэтому меня не мучает взятие Гилгенбурга и предательство Сигизмунда. Орден можно измучить, но убить его не сможет никто. Он возродился бы в другой одежде, с другим знаком, под другим девизом… с тем же духом. Орден – бессмертен. Мы можем все пасть, он – никогда.
– Аминь, – шепнул казначей.
– Кто привёз вам эти вести?
Мерхейм подошёл ближе и начал потихоньку говорить. Лицо магистра помрачнело, он не сказал ни слова; он с некоторым отвращением слушал таинственную повесть, которая, очевидно, была ему неприятна. Мерхейм говорил с горячностью: он принимал это холодно.
– Это не мои дела, – закончил он, – я вождь, я солдат, я не знаю ничего другого. Иду, сражаюсь, а Бог делает со мной, что захочет. Для меня решает оружие.
– Не всегда, – прошептал Мерхейм, – иногда песчинка…
– А всегда… воля Божья, – сказал Ульрих. – Сию минуту велю лагерь сворачивать, ещё сегодня мы пойдём против них; дальше пожаром и уничтожением продвинуться им не дадим. Встанем стеной… битва решит!!
Ульрих не хотел больше говорить, хотя Мерхейм, казалось, стремился продолжать разговор; магистр вышел к двери шатра, чтобы призвать командующих; была срочность идти.
Он стоял, нагнув занавес, когда Швелборн подбежал в одной одежде, с непокрытой головой, с бешенством в лице, разгорячённый, ошалевший.
– Вы знаете, что за молва ходит по лагерю? – крикнул он. – Не начавши войны, мы побиты! Мы не достали меча из ножен, а кровь наша льётся; замки горят, наши сокровища разграблены… и мы это будем терпеть! Мы же приняли войну, и не хотели мира!
Воспалённые глаза он уставил на магистра с упрёком, за ним подбегали другие.
– То, что разглашают – правда? Гилгенбург взят, сожжён? – кричал великий комтур.
– Стыд и позор! – упрекал другой. – Мы понесли поражение под Швецем. Кусок страны опустошён, Гилгенбург в пепле, а мы стоим и смотрим…
Великий магистр стоял бледный и взволнованный, ничего не говоря; теснились в шатре комтуры и высшие должностные лица.
– Веди нас! Приказывай! – сказал маршал. – Иначе в Мариенбурге защищаться придётся.
– Созвать совет, – проговорил Ульрих.