– Я дочка Носковой!
Сестра Гертруда внимательней начала к ней присматриваться.
– И ты пустилась в такое время на такие приключения? Что же тебе дома плохо было?
– Сестра Гертруда! – отозвалась Офка. – Дай поесть, пить и отдохнуть, а потом тебе расскажу всё!
Той восхитительной улыбкой и речью, которыми очаровывала кого хотела, Офка смягчила сестру Гертруду. Она поворчала ещё и взяла ключи.
– Где-нибудь недалеко от себя дайте мне уголок.
– Найдётся, найдётся.
Затем снова нужно было взойти по ступенькам и в коридоре искать дверь в комнату, которая, как келья монастыря, но чистой и свежей выглядела. Была в ней кроватка, стол, жбанек, миска, а из окна вид на лагерь крестоносцев, который начинал быть шумным.
Офка разделась как можно живее, и упала на ложе. Гертруда посмотрела, закрыла её на ключ и ушла. Мерхейм спешил в шатёр магистра, который только что надев одежду, цепь и все знаки своего достоинства, собирался созывать совет. У шатра стоял тот самый несчастный Корбач, опираясь на длинную палку и с очень мрачным лицом. По казначею Ульрих догадался о плохой вести, и только что какую-то плохую получил он, затрясся и встал, подстерегая его, ожидая уже то, что предчувствовал.
– Что несёте? Плохое? Не правда ли? – сказал он голосом, полным гордости и иронии.
– Ещё нет ничего такого плохого, чтобы магистр Ордена имел право сетовать. То, что произошло, должно быть только стимулом… Гилгенбург взят и сожжён.
Магистр, казалось, не почувствовал важности новости, либо её не понял: он стоял, не делая знаков от себя.
– Говори дальше, – сказал он.
– Ягайло идёт на другие замки и опустошает нашу страну.
– Я это знаю.
– Сигизмунд предал.
– Я об этом догадался, деньгами покупают обычно только новых врагов.
– Одной рукой подали письмо с объявлением войны, а другую ладонь с залогом мира.
– Что же ещё?
– Этого достаточно, чтобы действовать, дабы выйти из той бездеятельности, в которой находимся.