Пляска Бледных

Забавно-то как. Он помнил ещё то время, когда каменные стены фонтанов блестели от воды, выглядели величественными рвами прекрасных рек, а огни дворца пионеров, что за ними, манили школьников, полных надежд.

Что осталось сейчас? Памятник Голодомору, едва работающие аттракционы, старое колесо обозрения и пересохшие рвы с забитыми фонтанными трубами.

Вокруг почти ни души — только пара пенсионеров с собаками, что гуляли вдоль парковой аллеи, выгуливая своих драгоценных питомцев.

Клаус подумал о Старом Псе, который остался в квартире — возможно, ему бы тоже стоило проветриться, но тот ни на шаг не отходил от своей хозяйки. Немой и грозный, суровый, но тихий и спокойный. Клыки острые, а взгляд — всегда усталый, всегда печальный, скорбный.

«Gut Hund».

Он нравился Клаусу. Создавалось такое чувство, будто зверь понимал всё не хуже людей. Быть может — даже и лучше: не из этого мира пришёл, но оттуда, где сбываются сны, из лучшего, светлого края. Там, где подсолнухи тянутся к самому солнцу, а на горизонте реют стяги заоблачного замка надежд.

Присев на бордюр фонтана, мужчина посмотрел на покинутый Дворец Пионеров — тот посерел, постарел. Даже стало любопытно, работает ли всё ещё или просто служит памятником архитектуры. Башня обсерватории до сих пор гордо смотрит ввысь, а есть ли там звездочёт — кто знает. Видимо, это здание уже давно живёт своей жизнью, своими историями и духом памяти забытого времени. Как и всё вокруг.

Солдата окликнул знакомый низкий голос.

— Алексей?

Не веря слуху, он обернулся — и приветливо кивнул.

Вот уж и правда: мысли материализуются.

Ещё вчера он вспоминал Руслану, а теперь она стояла перед ним. Всё те же короткие светлые кудри, румяные щёки, тонкие губы, тени под глазами, алый тон на губах. Как всегда, в строгом деловом костюме, на каблуках, с аккуратной сумочкой через плечо. На шее — скромная подвеска с крестиком. На безымянном пальце — маленькое кольцо. Сложила руки, склонила голову, улыбалась.

— Как ты? — спросила женщина всё так же тихо, подойдя ближе.

Клаус отстранился, опустив взгляд. Совсем отвык от этого имени. Так его звали в прошлой жизни. Не сейчас. Но… Кого это, в сущности, волнует. Вместо ответа повёл плечом.

— Я в порядке, — угадав его вопрос, ответила Руслана, присаживаясь подле на бордюр. — Сегодня выходной, решила прогуляться. Иду, смотрю — ты, или нет, вижу теперь, что ты. Такой же молчаливый, как и всегда. Совсем не изменился.

«Ошибаешься», — подумал, но смолчал, просто усмехнулся, развёл руками.

— Я волновалась, — призналась женщина, понурив голову. — Знаю, было всякое, но как услышала, что ты и правда пошёл на войну… Впрочем, этого стоило ожидать. Ни весточки, ни доброго слова. Отовсюду пропал, даже телефон не работает. Боялась за тебя. А теперь — смотрю, живой-здоровый, такой же тихий.

— Рад тебя видеть, — произнёс Клаус, коснувшись её ладони, смотря в глаза.

Большие, синие, глубокие, проницательные. Тронутые печалью, тяготами жизни — своей, далёкой, ведомой одной лишь ей.

Руслана сдержанно рассмеялась, обнажая чистые белые зубы, чуть откинув голову. Вздохнула, убрала руку — так, чтоб его пальцы коснулись кольца. Тот кивнул.