Маргарета треснула его с такой силой, что заболела рука. Макс моргнул, и его взгляд нааконец-то сфокусировался в одной точке.
— Ай, — запоздало сказал он.
Интонация вышла какая-то обиженная и вопросительная. А последовавшее молчание — тяжёлым.
— Она не бешеная, — повторил Макс. — И она не укусила, а так… зубами клацнула. Не до крови. Видишь? Всё целое! Никаких хищных виверн в твоём драгоценном лесу!
Маргарета оглядела его руки придирчиво и даже закатала рукава. На правом предплечье у Макса золотились светлые тонкие кудряшки, в на левом волос не росло и кое-где виднелись старые, побледневшие кольца шрамов — должно быть, обожгло пузырящимся вражеским пламенем. На пальцах тоже было порядочно отметин, а рубец в основании большого пальца выглядел так, будто шили наскоро и иглой для виверньих крыльев.
Но свежих ран действительно не было.
И виверны, и драконы были по большей части травоядными. В расщелинах провалов они жрали травы и обдирали с камней мох, иногда стаи налетали на близлежащие леса и обтёсывали лиственные деревья до ровных гладких колышек. Детёныши иногда ели птичьи яйца и не гнушались падали, но взрослые здоровые особи ни на кого не охотились. Тем не менее, иногда звери болели тем, что люди называли драконьей чумкой, и тогда начинали пить кровь — животных и людей.
Решение было только одно: отстрел.
— Она испугалась, — снова сказал Макс. — Может быть, знаешь, это из-за… у неё так-то своя история.
— История?
Рябина была — не простая виверна. Рябина отлетала половину войны, только не при дивизионах, а при дипломатическом корпусе.
Она была, как сам Макс, — в каком-то смысле символом. Огненно-рыжая, грациозная и стремительная, виверна красовалась перед врагом, пока церемонные дяди неумело делали вид, будто пытаются договориться. На ней летал посол Бенвенуто Мессина, и всадник из него был никудышный, но вряд ли чужаки умели это оценить.
Бенвенуто был из тех, кто говорил резко, будто не переговоры вёл, а рубил правду-матку. Прямолинейный и агрессивный, он мог заявить прямо, что нам ничего не стоит выпереть со столпа всех чужаков, а если вдруг они не пойдут добром, то для того есть военная промышленность. Такие люди, должно быть, тоже нужны, чтобы на их фоне слова более сдержанных лиц казались привлекательнее, — но кончают они плохо.
Бенвенуто держали в плену четыре месяца. Всё это время они сидели вдвоём в каменном подземном мешке, в кромешной тьме — он и виверна. Потом его привязали к пушке при вражеском укреплении вблизи оставленной Скольеры.
Так и не ясно, был ли он жив, когда всё там полыхнуло.
Кому пришло в голову выхаживать измождённую виверну, Макс не знал, — но, так или иначе, Рябина восстанавливалась при базе в глубоком тылу. И теперь кому-то наверху казалось, что это будет хороший образ для парада: народный герой на виверне, вернувшейся из плена. Что-то о воскрешении, победе жизни над смертью и несокрушимости.
Хорошенько выпив, Макс мог бы многое сказать о таких картинках. К счастью для него самого, Макс не пил.
— Ты знаешь, Рябина, она немного… немного с придурью. На неё жаловались ребята на базе. Но она хорошая, понимаешь? И она наверняка отошла уже.
Маргарета с тоской посмотрела в небо. Оно мстительно плюнуло ей в лицо каплями с козырька.
— Как ты планируешь её искать?