Она попробовала заново сдать экзамены в тот же институт, который когда-то почти закончила, и выяснила, что за войну забыла всю математику. Деньги заканчивались стремительно, и в какой-то момент Маргарета поняла, что ещё чуть-чуть, и она присоединится к неопрятного вида замученным людям, которые дремали на парковых лавочках и старались не попадаться на глаза полиции.
А новая жизнь? О, новая жизнь кипела вокруг. Город цветился флагами, сожжённый квартал отстраивали, а на месте сгоревшего сада вспахали поле, от которого ещё неделю тянуло стойким духом навоза и удобрений. Газеты пестрели рассказами о подвигах, с передовицы улыбался Макс, и Маргарета…
Как Макс не помнил слов в маминой колыбельной, так Маргарета не помнила ни дат, ни конкретных событий, ни документов. Всё смешалось в памяти, спуталось, оставив лишь глубокое ощущение унижения и отчаяния, густо смешанное с ноющей болью.
Улетая на станцию, Маргарета ещё думала: это всё временно. Она поработает там совсем немного, а потом и её будущее обязательно наступит тоже.
Только к зиме она поняла: вот оно, будущее, уже наступило.
Наверное, она бы упала тогда с виверны, будто бы от неловкости, несчастный случай, ах, какая беда. Но вместо неё уже тогда на станции жили одни только тени Маргареты, и они катились по привычному распорядку, как шарнирные куколки. И Маргарета пряталась за ними, уходила всё глубже и глубже в серость и пустоту, растворялась, размывалась и бледнела. Так было проще, так не было больно, так можно было и дальше кружить по свой одиночной камере, отбывая наказание за полузабытое преступление.
Так было бы всегда, — если бы однажды рядом со станцией не рухнул всадник на виверне.
— Ненавижу тебя, — ломко сказала Маргарета.
И позволила Максу перетянуть её к себе на колени, устроить, как в гнезде. Уткнулась носом ему в грудь, замерла, считая мерные удары чужого сердца.
— Мир не то чтобы справедлив, — криво усмехнулся Макс. — Да ведь?
— Ты поправишься, — глухо сказала Маргарета. — Почему бы ты ни упал, ты…
Он шумно выдохнул ей в макушку.
— Ты знаешь… Ромашка, я ведь на самом деле… не герой.
— Как это?
— Я всё думал, — он говорил очень ровно, как-то правильно, как будто сводку читал, — я всё думал, про падение. Люди же не падают просто так? А я упал, как будто… как будто что-то во мне выключилось. Накрыло чернотой, как во сне накрывает кошмаром. Я испугался, будто уже умер. И этот
— Лес?
— Этот лес, он с высоты… пушистый, глухо-зелёный, как… видишь, у меня руки потеют? Ромашка, этот лес похож на мох. Понимаешь? На мох.
Глава 14. Невидимое
— Ребята, нам спустили задание.
Макс долго готовил эту речь. Крутил её так и эдак, подбирал слова — чтобы большие, красивые, важные. Набросал на листке что-то, смял и выкинул. Примеривал: что можно было бы сказать такого, чтобы он сам себе поверил? Что можно сказать, чтобы можно было принять это, принять и согласиться?