Если бы вопрос не был так серьезен, его бы даже веселили способы, какими все возможные вопросы переводились на ребенка. Иногда наедине с Билли он заговаривал о самых необычных и отвлеченных вещах, просто чтобы посмотреть, существует ли тема, которая не имеет никакого отношения к детской. Пока он не нашел ни одной.
Но это вовсе не было смешно, это было страшно. Может быть, счастье родительства, которое он предвкушал как вершину своего существования, окажется трагедией, которая рано или поздно разрушит его семейное счастье? Это невозможно. Этого не должно быть. Он должен проявить терпение и подождать. Билли его любит. Он в этом уверен. Постепенно эта одержимость материнством, которая наступила так внезапно, отступит. Она вспомнит, что у мужа тоже есть права и потребности. Она снова станет ему другом, снова одарит его любовью и сочувствием. А пока у него есть работа. Он может посвятить себя ей. И какое счастье, что у него в жизни есть что-то подобное.
Дойдя в своих размышлениях до этого момента, Бертрам завернул за угол и столкнулся с человеком, который весело воскликнул.
– Клянусь Юпитером, это же Берти Хеншоу! Разве же это не удачно? Я всего два дня как вернулся из веселого Парижа!
– Сивер! Неужели это вы? Я вас не узнал, – голос и рукопожатие Бертрама оказались на удивление сердечны. Этого бы не случилось, если бы он не чувствовал себя таким обиженным и одиноким. В прежние времена он очень любил Боба Сивера. Тот тоже был художником, и они всегда отлично проводили время. Но Сивер и его компания были излишне богемны на вкус Уильяма, и Билли, поселившись в доме, тоже возражала против «этого ужасного Сивера». В глубине души Бертрам знал, что их возражения небеспочвенны, так что какое-то время он избегал Сивера. Последние несколько лет этот человек, к облегчению Бертрама, провел за границей. Но сегодня улыбка и дружелюбие Сивера вдруг показались ему лучом солнца в дождливый день, а Бертрам ненавидел дождливые дни. Сейчас ему казалось, что дождь шел не меньше недели.
– Да, я чувствую себя здесь чужим, – согласился Сивер. – Но знаете, что я вам скажу? Старый добрый Бостон по-прежнему хорош. Пойдемте! Мне как раз не хватало кого-то вроде вас. Я собираюсь в наше прежнее местечко. Составите мне компанию, старый друг?
Бертрам покачал головой.
– Боюсь, что сегодня не получится, – вздохнул он. Жест и слова не оставляли простора для толкований, но в голосе было недовольство маленького мальчика, которого загоняли домой солнечным вечером.
– Конечно получится! Пойдемте! Будут все наши: Григгс, Бебе, Джек Дженкис, Тулли! Вы тоже там нужны.
– Джек Дженкис? Он здесь? – заинтересовался Бертрам.
– Конечно! Он вчера приехал из Нью-Йорка. Молодец Дженкинс! Вернулся из Парижа весь в медалях.
– Да, я слышал. Не видел его четыре года.
– Тем более стоит повидаться сегодня.
– Нет, – с очевидной неохотой ответил Бертрам, – уже девять часов и…
– Девять часов! – улыбнулся Сивер. – С каких пор вас это волнует? Я помню времена, Берти, когда вы возвращались домой в девять утра! Что же… Ах да, я помню. Я встречал в Берлине одного вашего друга, некого Аркрайта, и надо сказать, он отменно поет! Скоро вы о нем услышите. Он сказал мне, что вы остепенились, завели сына и наследника, семейный очаг, миленькую женушку и все такое прочее. Но разве, Берти, она вас вовсе не отпускает из дома?
– Ерунда, Сивер! – вспыхнул Бертрам.
– Тогда почему бы не пойти со мной? Если вы хотите увидеть Дженкинса, то нужно пойти, ведь завтра он возвращается в Нью-Йорк.
Бертрам колебался еще минуту, потом решительно сказал:
– Правда? Тогда мне стоит пойти. Не хочу пропустить его приезд.
– Отлично! – воскликнул его компаньон. – Сигару?