– Пусть тебе все-все расскажут о ребенке.
– Да, милая. Смотри, вон Ромео.
Билли притихла и даже немного поаплодировала, изображая энтузиазм, потом снова посмотрела в программку.
– Жаль, между сценами нельзя сделать звонок, – грустно сказала она, – их же целых шестнадцать.
– Надеюсь! Билли, ты вообще не смотришь на сцену!
– Конечно, смотрю, – сердито прошептала Билли, – мне очень нравится, и я совершенно ею поглощена, особенно с тех пор, как я узнала, что актов пять, а шестнадцать сцен все равно бесполезны, – с этими словами она устроилась в кресле поудобнее.
Как будто доказывая, что ее в самом деле интересует пьеса, следующую реплику она адресовала одному из персонажей на сцене.
– Кто это, кормилица? Господи! Мы бы такую ребенку не взяли.
Бертрам невольно улыбнулся. Билли тоже засмеялась и откинулась на спинку кресла.
Не успел занавес опуститься после первого акта, как Билли немедленно дернула мужа за руку.
– Не забудь спросить, не проснулся ли он, – велела она, – и обязательно добавь, что я немедленно приеду, если я там нужна. Давай быстрее.
– Да, милая, – с готовностью заявил Бертрам, – я скоро вернусь.
– Не спеши так уж сильно, – сказала она ему вслед, – задай все нужные вопросы.
– Хорошо, – кивнул Бертрам с загадочной улыбкой и ушел.
Бертрам покорно задал все вопросы, которые смог придумать, и вернулся к жене. В его отчете не было ничего, что могло бы рассердить или встревожить Билли, и она, почти довольная, повернулась к сцене, где как раз начинался второй акт.
– Так люблю сцену на балконе, – радостно вздохнула она.
Ромео не успел прочесть и половину своего признания в любви, когда Билли схватила мужа за руку.
– Бертрам, – трагически прошептала она, – я только что подумала! Что же случится, когда ребенок влюбится? Я уже ненавижу ту девушку, которая заберет его у меня.
– Билли! – пробормотал ее муж, давясь смехом. – Женщина перед нами тебя слышит, честное слово.
– Ладно, – грустно вздохнула Билли, поворачиваясь к сцене.