От расстройства тетушка устроила погром! Постель была перевернута. Многочисленные подушки и одеяло валялись на полу. В воздухе летал пух и кружили разноцветные перья, а Клементина, срывая злость, ожесточенно колотила ладонями по испорченной перине.
– Клементина, не громи комнату! – вскрикнула я и звонко чихнула от пуха.
– Чего? – Она обернулась в мою сторону. В волосах торчали перья.
– В чем провинилась кровать?
– Да ни в чем она не провинилась, – отмахнулась тетка. – Я же говорила, что у меня сто крон зашито в перине. На законника попроще хватит.
От изумления у меня поползли на лоб брови. Помнится, тетушка действительно что-то такое упоминала перед отлетом в Эрминские горы. Но кто воспринимает всерьез слова паникующей дамы в летах?
– Так вот теперь не могу найти! – всплеснула она руками, заставив плавающий в воздухе пух завернуться белой метелью, и вдруг замерла. – Я же их в подушку зашила!
Мы вместе посмотрели на пяток одинаковых подушек в бордовых бархатных чехлах. Они были обречены, но пострадали напрасно. Сто крон отыскались под вторым дном в шкатулке с долговыми расписками.
Хорошо, что я действительно владела заклятиями бытовой магии, потому как с невообразимым перьевым хаосом, воцарившимся в комнате тетушки и стремящимся вырваться наружу, могла справиться только магия. Собственно, за уборкой меня и застал неожиданный стук дверного молотка, тревожным набатом разлетевшегося по всему дому.
На сумасшедшую секунду я решила, что приехал Филипп. От волнения невольно потеряла контроль над заклятием, и последняя подушка фонтаном выплюнула к потолку перья. В воздухе снова заплавал пух, а я с замирающим сердцем прислушалась к разговору из холла.
– Господин… – В голосе Клементины слышалось разочарование, словно она тоже ждала моего мужа, а имя визитера съело расстояние. – Возьмите метелочку, отряхните снег.
Послышалось невнятное мужское бормотание. Я решила, что уборка от меня никуда не убежит и перья из спальни тоже не сделают ноги, поэтому быстро спустилась вниз. Зажимая под мышкой секретарский портфель, Вилсон отряхивал метелкой заснеженные брюки. Дорожку мы так и не почистили, и пробираться к двери по-прежнему приходилось по сугробам.
– Леди Торн, добрый день! – страшно обрадовался он и тут же зачастил, не давая с ним толком поздороваться: – Я по поручению господина Торна. Он велел отвезти вам это.
Не сходя со своего места, Вилсон суетливо сунул метелку в пустую подставку для зонтиков и вытащил из недр портфеля отделанную речным перламутром квадратную шкатулку с золотым гербом Торнов на крышке.
– Ваша печать. Я только сегодня утром ее забрал от артефактора, – пояснил секретарь. – Господин Торн приказал немедленно отвезти.
– В Энтил?
– Вы же сейчас здесь, – приветливо улыбнулся Вилсон.
– Логично.
В задумчивости я приняла шкатулку. В этой печати мне виделся открытый вызов. Филипп словно пытался проверить, насколько взбрыкнувшей жене хватит упрямства довести дело до конца, но был уверен, что не хватит. Совсем скоро супруга, хорошенько саму себя воспитав побегом, с опущенной головой вернется, чтобы потом всю жизнь изображать безмолвную, по гроб жизни благодарную и очень удобную женщину.
– Господин Торн сказал, что вам предстоит заполнять много официальных бумаг и печать крайне необходима, – пояснил Вилсон, видимо, заметив мой задумчивый взгляд, и кашлянул в кулак от неловкости. – Я, наверное, поехал обратно? Отчитаюсь, что печать доставлена…