– Все-все, забыли. Я понимаю.
– Надо перед Надей извиниться.
– Завтра извинишься.
– Кстати, у меня завтра смена в доставке. Я в школу не приду, понимаешь? Да что ты так укоризненно на меня смотришь, я сам знаю. Понимаю, что мои баллы на экзамене с каждым прогулом уменьшаются в геометрической прогрессии, но мне деньги нужны, Пашка! В общем, я это к чему – прикроешь завтра? Женечке скажешь, что я… у стоматолога. Скажешь?
– Скажу.
– И Наде объясни.
– Да, хорошо. Не волнуйся, она больше злится из-за задетой гордости, чем из-за твоей железной хватки.
– А ты ее, кажется, хорошо знаешь! – Дима откинулся на спинку стула.
Паша промолчал, уткнувшись в учебник.
– Что, Пашка, – продолжил Дима. Непонятно было, то ли он шутит, то ли говорит серьезно, – опыт вышел из-под контроля? Кролики полюбились ученому? Теперь невозможно препарировать?
– О чем ты?
– Да уж ясно о чем.
– Ничего подобного.
– Ну ты, главное, сам разберись, что у тебя там подобно, а что нет.
Больше не было произнесено ни одного слова, мальчики погрузились в учебу.
Надя вошла в квартиру, закрыла за собой дверь и расстроенно вздохнула. «Неужели я правда нисколечко не Плисецкая?» – вопрос этот ранил и мучил. Она всегда считала себя пусть не прирожденной, но способной балериной. Она никогда не позволяла себе лениться, исправно посещала занятия, всегда отдавала все силы танцу и репетициям. «Неужели все зря? Неужели никакого результата? Неужели я совсем ничего не стою?!»
С опущенными уголками губ и понурым видом Надя направилась к себе в комнату и, проходя мимо кухни, увидела краем глаза одинокую фигуру за столом.
– Пап?
Он поднял на нее красные глаза и как-то загнанно посмотрел, как будто ощущал себя диким зверем, окруженным охотниками. На столе перед ним стояла бутылка водки и банка селедки. Горела только одна лампочка, кухня тонула в полумраке. Надя переступила с ноги на ногу и поежилась. На улице тепло, а здесь – как в октябре, когда еще не включили отопление.
– Ты пришла, Надюш? Так скоро? – Папин голос звучал глухо.