– Помоги! Вылечи! Спаси!
Муж раньше уважительно относился к знаниям Аксиньи в целебном деле, шутя звал ее «моя ведунья». Теперь ревновать стал к травам и корешкам. И неспроста. Всю весну и лето с утра уходила она в лес и возвращалась под вечер – в печке томилась еда для мужа, приготовленная спозаранку. Сама Аксинья ела мало, только по необходимости, и под глазами ее залегли тени.
Осень-воровка вновь лишила ее ребенка, утащила саму надежду на родное дитя.
Григорий пытался разбудить в ней былой пыл, нежил, ласкал, возил в город, покупал ткани и кольца. Она становилась прежней, мерила украшения, смеялась, но хватало ее ненадолго. Скоро она уходила мыслями куда-то далеко, и мужу не было туда доступа.
Григорий начал злиться. Его ночная страсть натыкалась на ее холодность и отстраненность. Однажды он в сердцах упрекнул:
– С тобой будто с куклой тряпичной, ни живинки! Я так не могу, – и ушел в ночь.
Вернувшись утром, он молча разделся и ни слова не говоря лег в сенях. Жена даже не спросила, где был, что делал. Не ревновала, не кричала, не ревела. Не раз и не два Григорий приходил под утро, а жена по-прежнему молчала.
Анна не выдержала:
– Нельзя так, Аксиньюшка, надо мужа уважать и обихаживать. А то подберет кто. Баб-то много. Ходишь как замороженная.
– Не могу я, матушка… Что со мной? Холод в сердце…
– Смотри, дочка… Не хотела тебе говорить, берегла. Да зря, видать. Ходят слухи, что Гриша твой за лаской к Марфе бегает. Давно она вокруг него вилась, подолом трясла. Добилась своего. Ты, малахольная, без мужика останешься! Не выходит с детьми – поласковей с мужем будь. Нельзя так.
Слова матери, будто ушат с ледяной водой, подействовали на Аксинью. «Без Гриши засохну с тоски, куда я без него. Он один мое будущее, моя радость и мой свет».
Весь день колдовала Аксинья над пирогами – вышли они пышные на славу. Тесто будто почуяло, что вернулась душа к хозяйке, поднялось, пышное, живое, поползло из миски.
Настой из мяты и душицы заварила, чтобы в бане дух стоял приятный. Новый сарафан из ткани заморской, дорогой надела, бусы жемчужные в три ряда. Села ждать мужа. Долго ждала, уже смеркалось, когда Григорий, весь черный, чумазый, согнувшись в три погибели, зашел в избу.
– Праздник какой? – за обе щеки уминая рыбу, пареные овощи и пироги, с набитым ртом вопрошал он у загадочно улыбающейся жены.
– Да, Гришенька, праздник у нас.
– Для Троицы поздно, для Спаса рано… Сама нарядилась, яствами весь стол уставила…
– Ешь, муж мой яхонтовый, ешь. Я и баньку затопила… Все честь по чести…
Еле отдышавшись после еды, муж отправился в баню.
Она пошла следом, сбросила всю одежду в предбаннике и помедлила минуту.
ebooksa