Старик обошел вокруг постройки, одобрительно покивал на ровные углы, широкий припуск крыши, а дойдя до двери зацокал:
– Ой-бой! Вы дверь-то не так ставить. Надо повнутри.
– Как-как? – удивился Кондрат.
– Сейчас… – Аксакал проворно прошелестел к недостроенному крыльцу и начал открывать-закрывать дверь в косяке. – Так не надо… сюда не надо… Давай так керемет.
Не с первого раза поняли, что он предлагал: переставить косяк открыванием внутрь.
– Нет, батя, мы как-нить сами, – пробасил Степка и на всякий случай поклонился, чтобы не обижать. У них, видимо, так принято, вовнутрь. А русаки по-своему сделают, как дома.
Эта маленькая история не запомнилась бы Сенцову, если бы той же зимой их поселок в шесть изб не завалило снегом по самые крыши. Дверь заклинило снаружи, она категорически не открывалась, натыкалась на плотную стену добротного, непробиваемого снега. В той избе жило пять семей. Мужики напряглись, налегли на дверное полотно, оно обиженно затрещало.
– Зачекайте, хлопци, вы так зламаете усе[86]. – Степан оттащил особенно ратовавших за локти, загородил упрямую дверь спиной. – Треба опосля ще закрыти[87].
– Да, ломать не сметь. – Суровый Кондрат почесал макушку, вытащил кисет с табаком.
– Кондраша, не дыми, тута и так дышать нечем, – тихо попросила его жена.
Воздух в хоромах стал спертым и сырым: почти два десятка ртов и носов усиленно дышали, еще столько же отверстий обратного хода настоятельно просились во двор посетить отхожее место. Пора шагать за дровами и топить печь. Из углов потекло нытье:
– Мамка, а писать-то куда? В горшок, как Манька?
– И как енто называется у них?
– Буран это называется, буран. – Кондрат примеривался к окну. – Надо вылезти наружу и расчистить снег.
– Хорошо сказано – вылезти, а как? Окошки-то законопачены.
На улице шумело и рукоплескало белое представление. Поземки складывались в хоровод и вертко кружились, подхватывая с сугробов оброненные лоскутки снежной пелены. Ни неба, ни земли – только стремительный морок, в котором плескалась метелица. Шесть саманных халуп лежали на скатерти, как жертвенные овечки. Вокруг ни деревца, ни кустика – одна Великая степь, на которой бесновалась пурга.
– И как надолго такое?..
– Местные говорят, что может и неделю пуржить.
– Ну и…
Снаружи раздался стук и шуршание. Все подобрались к двери, замерли. Через время постучали уже по створке, отчетливо и внушительно. Отлегло: не придется ничего ломать, прибыло избавление от плена. Прошло не меньше получаса, прежде чем затвор упал, дверь распахнулась. На пороге стоял аксакал с неизменным осликом.