Убийства в Белом Монастыре

– В высшей степени необычайно. Вам, разумеется, известно, что это ничего не значит? Вы ведь знаете, что свет включил Томпсон, который к возвращению Джона принес бутерброды и подготовил комнату?

– Конечно я это знаю, – согласился Г. М. – Томпсон мне сообщил об этом. Но откуда это было знать Тэйт? Она ждет мужчину, он уже на час опаздывает. В его комнате зажигается свет. Но идет ли он на встречу с ней, как и должен был сразу после возвращения? Нет. Напротив, мальчик мой, этот свет продолжает ярко гореть, и еще полчаса женщине, которая уже и так вся как на иголках, приходится ждать, но никто не приходит.

Теперь я, наверно, не выйду за пределы вероятного, если представлю, что творилось в голове у Тэйт. Она знала, что Джон не мог просто приехать домой и начисто забыть о ней, когда будущее их обоих зависело от новостей, которые он должен был привезти из Лондона. Она решила, что, возможно, это дурные вести и Джону не хватает духа прийти и рассказать ей.

И, возвращаясь к известным фактам, мы вспоминаем: в полвторого залаяла собака и таинственная женщина побежала через луг.

Говорю же, я сидел и думал, и мне пришло в голову, что при таких обстоятельствах уж если кто и мог бежать через луг, так это сама Тэйт. Только бежала она не от дома к павильону, а прямо в противоположном направлении. Никто не допускал такой возможности, даже когда у всех подозреваемых женщин в доме нашлось алиби. Я не прошу вас поверить в это, пока не предоставлю вам доказательств; но эта мысль сразу пришла мне в голову. Потому что, понимаете ли, Тэйт проявила простительную наивность и решила посетить эту комнату незамеченной. Она могла пройти через луг. Она могла войти в дверь, ведущую на лестницу (она знала, что там не заперто, потому что видела, как мисс Бохун открыла дверь для Джона, пока все вечером осматривали лестницу), она могла подняться сюда и столкнуться с Джоном. Откуда она знала, – Г. М. чуть повысил голос, – что Джон здесь?

Никто не издал ни звука. Г. М. взъерошил себе волосы, нахмурился и поглубже уселся в кресло, окинув непроницаемым взглядом притихших собеседников.

– Это же просто, верно? Выбросьте из головы мусор, собранный теми, кто сочинял теории лишь для того, чтобы кого-то погубить, и подумайте, как могли развиваться события наиболее естественным образом. Я представил себе Тэйт, полубезумную от страха, или ожидания, или того и другого, надевающую шубу поверх сорочки, сующую ноги в калоши и тайком отправляющуюся за новостями. Я сказал себе: «Вот! Разве она не хотела бы затеять ссору и, возможно, привлечь всеобщее внимание? А что с той собакой?» И тогда я выяснил, что, когда она в первый раз пошла в павильон, собака была не в будке, ее вообще не выпускали весь вечер, и Тэйт не знала ни о какой собаке. Да и с чего бы? Когда она со всеми пошла туда, собака не лаяла. Остальные вернулись. Уиллард опять туда сходил и снова вернулся, и все еще никто не лаял. Так с чего бы ей вообразить, какой начнется тарарам, если она попробует тайком пробраться к Джону?

И вот я представил, как она выходит и насмерть пугается, когда на полпути видит прыгающую на нее большую и опасную эльзасскую овчарку? Дети, что бы вы подумали, если бы услышали что-то подобное и при этом не знали, что собака на тросе и не сможет освободиться, и только слышали, как она бежит за вами? Эта женщина наверняка застыла на месте, потому что не знала, куда идти. Она не знала, бежать ли вперед, или назад, или вообще не двигаться. Возможно, все сразу. И если это не совпадает с тем, что видела миссис Томпсон, я буду весьма удивлен. Итак, она еще колеблется. Ничего не происходит, но она не рискует бежать в павильон, потому что лай слышен сзади. Потом она видит, как мисс Бохун открывает дверь на крыльцо, выглядывает и скрывается в доме. Она не знает, что это может значить, но ей нужно убежище. И вот она рискует пробежать по лугу, пока снег еще идет, оказывается внутри и пробирается вверх по лестнице.

В мозгу Беннета зародилось ужасное подозрение, но он тотчас прогнал его. Кто-то из группы подскочил – внизу на лестнице послышались шаги.

– Кто там внизу? – тихо спросил Джервис Уиллард.

– Там мертвец, – сказал Г. М. – У меня нет необходимости вам говорить. Знаете, кто это? Это Райнгер, Карл Райнгер. Нет, не двигайтесь! Вам всем страшно, потому что невинные думают, будто я сочту их виновными, если они пошевелятся. Сидите тихо и помните, что Райнгер был задушен там сегодня ближе к вечеру.

Итак, вчера Тэйт тоже пробиралась вверх по лестнице – и были слышны ее шаги, как те, что вы слышите, только сейчас это полиция там кого-то караулит, как Джек Кетч в спектакле с Панчем и Джуди. Она пришла в эту комнату и никого здесь не застала. Она не знала, что и подумать, и начала осознавать, что Джон, возможно, не вернулся. Ну и что ей было делать? Она не хотела, чтобы кто-то знал, что она тут; Тейт была слишком хитра, чтобы выставлять напоказ интрижку с Джоном. А если ее застанут в комнате Джона в полуодетом виде в полвторого ночи… А?

Но вот что я хочу подчеркнуть – она не смела идти назад. А вы пошли бы назад, если бы на вас могла накинуться собака-людоед? Подвергли бы себя опасности вновь, когда только что едва спаслись и еще не пришли в себя от потрясения? Здесь было безопасно; Джон должен был вернуться сюда. Она приняла меры предосторожности. Я хочу, чтобы вы подумали, что именно она могла сделать, – сказал Г. М. и вдруг хлопнул крупной ладонью по столу. – Вы были в этом павильоне. И ваше внимание привлекли камины. Было два разожженных камина, один в гостиной и один в спальне, их приготовил Томпсон еще до полуночи. Все согласятся, и не будет споров и возмущенных взглядов, когда я это повторю: вчера вечером она вообще не пользовалась гостиной, посетителей принимали в другой комнате. Нет смысла поддерживать огонь в комнате, которая вам в данный момент не нужна. Ее убили примерно в четверть четвертого.

Итак, что мы имеем? У нас два тлеющих камина – можно доказать по количеству золы, да вы и сами видели: они горели одинаковое время и выглядели совершенно одинаково. Нам предлагают поверить, что на протяжении трех с половиной часов маленького костерка в спальне хватило бы для полного удобства балованной тепличной орхидеи Тэйт в буквально насквозь промерзшем павильоне в снежном декабре, при этом дров не подкладывали, как и в другой комнате. Нам предлагают поверить, что она уютно распивала портвейн с убийцей в четверть четвертого, сидя в неглиже перед пылающим камином, в котором за час до этого уже была лишь зола.

Не слишком сложно понять, что оба камина были в одинаковом состоянии и погасли одновременно, потому что ее вообще не было в павильоне.

Прежде чем дальше осматривать комнату, я мысленно вернулся к одному обстоятельству, о котором раньше уже слышал. Это очевидная вещь, и кое-кто обратил на нее внимание, но дал совершенно нелепое объяснение, в то время когда имелось другое, куда более простое и убедительное. Я имею в виду таинственную фигуру в галерее после трех часов ночи, которая испачкала руку мисс Кэрью кровью. Был задан закономерный вопрос: зачем убийца потащился в дом, не помыв руки, в то время как в павильоне была вода?

И тут известное нам лицо впадает в буйные фантазии и сочиняет какие-то замысловатые бредни про то, что фигура эта – выдумка, и что-то еще более странное и полностью необоснованное про нападение на Тэйт с хлыстом. Правильный ответ другой: убийца не возвращался из павильона. Он убил Тэйт здесь. Это просто – и соответствует действительности. Я сказал себе: несомненно, он пошел в ванную за водой (я так решил, поскольку Мастерс мне говорил, что в этой комнате воды нет), и когда утром Джон Бохун выстрелил себе в грудь, тоже посылали за тазом с водой.

Молчание. Беннет явственно все вспомнил. Морис подался вперед, ссутулился, и голос его звучал пронзительно, как писк летучей мыши:

– Благодарю вас за ваши любезные замечания. Но думаю, теперь я вижу, к чему вы клоните. Вы все еще обвиняете… мы ведь пошли по кругу, верно? Вы обвиняете моего брата Джона в этом убийстве?

Он с трудом поднялся на ноги и дрожал. Г. М. подался вперед.