Да, моя мать пришла туда всего за несколько часов до того, как мир вспыхнул.
Молодые парни бегали вокруг нашего странного обоза, женщины выходили из домов, чтобы посмотреть на мою мать и детей. Все тянули руки к длинным красным волосам Педро, все запускали в них пальцы.
Жители деревни разглядывали странную картину, которую мы собой являли, скорее с любопытством, чем враждебно. Женщина в роскошном подвенечном платье, но без мужчины, толкает нагруженную цветами и детьми тележку. Мальчик с огненными кудрями. И маленькая девочка, которая будто светится, да, светится среди цветов!
Чужаки, неизвестно откуда прибывшие, прошли, если им верить, через всю сьерру без осла. А отец? Он умер. Тогда почему вдова в таком наряде? По ту сторону гор тоже Испания, там верили в Бога, как здесь, и носили траур, как здесь, и умирали с голоду, как здесь! Наверное, она помешалась! Несчастная женщина – скитается одна по дорогам!
– А может, она шлюха. Еще одна шлюха, которую выгнали из дома. Она не первая перешла через горы! Помните ту, с аккордеоном?
– Со всеми этими детьми? Где такое видано? Распутные девки делают все, чтобы детей у них не было, ловко от них избавляются или забывают где-нибудь в уголке.
– Все знают, что шлюхи – детоубийцы.
– Тем не менее, когда здесь пропадали дети, в этом была замешана не продажная девка, а ученый, перед которым все лебезили!
– Эухенио – порядочный человек. Никогда не запрашивал больше, чем ему могли дать.
– Чужаки, даже с красными волосами, приносят несчастье! Надо отбить у нее желание здесь задерживаться!
– Чем судачить о женщине, которая убегает неизвестно от чего, лучше взбунтоваться против тех, кто нас обирает. Мы лижем задницу землевладельцам, лупим наших детей, чтобы внушить почтение к хозяевам, чтобы помалкивали в их присутствии, опуская глаза, чтобы не кричали от голода и боли. Не говоря уж о Сальвадоре и его людях, которые умирают в наших горах, потому что ни у кого из нас не хватает смелости принести им хлеба.
– Сальвадор не из наших, он умеет читать, он пришел с севера, его бунт нас не касается.
– Каталонец кричит о том, о чем мы и подумать трусим. Он увидел, что наша крестьянская нищета ничем не лучше, чем у рабочих с севера. У всех у нас в горах есть кровная родня, кто-то, за кого мы молимся и кого ждем по ночам, боясь, что он придет, а следом за ним явится гражданская гвардия. Нам бы поменяться ролями, чтобы священник, касики и крупные землевладельцы наложили в свои бархатные штаны. Вот что надо делать: напугать их так сильно, чтобы они отдали нам нашу землю. Нас больше – нас, голытьбы.
– Они поймали Сальвадора, Квинса и еще двоих местных парней. Гвардейцы их схватили! Они поймали Сальвадора! – вопил мальчишка, со всех ног мчавшийся по деревне со своей вестью.
Эти слова точно смели мою мать и ее детей, они внезапно исчезли, нас будто больше там и не было, мы там будто вообще не появлялись. Все забыли и про волосы Педро, и про подвенечное платье, и про розарий из ткани, даже про красоту Клары забыли. Все спешили на главную площадь, чтобы увидеть, как лошади гражданской гвардии волокут за собой четверых мятежников со связанными руками и их осла, нагруженного мешками, которые мельник дал Фраските. Дети выкрикивали новость на всех дорогах, и поденщики, которые еще были в полях или возвращались домой, ускоряли шаг, чтобы влиться в толпу, собравшуюся у казармы, куда вели Сальвадора и его людей.
Когда Сальвадора вталкивали в здание, он прокричал:
– Они хотят знать, кто из вас дал нам это зерно, но мы ничего не скажем!
Его ударили в челюсть прикладом, но замолчать не заставили. Окровавленный рот еще успел выкрикнуть “Да здравствует Бакунин!”, прежде чем новый удар свалил Сальвадора на землю. Он умолк и остался лежать без движения.
Пинки гвардейцев не подействовали, Сальвадор не шевелился, и пришлось затаскивать его внутрь.
Крестьяне не сразу заметили, что впервые объединились. Не сразу поняли, что сбились в плотную толпу, которая росла с каждой минутой. Не увидели, что к ним присоединились и женщины, не увидели, что все они молча подступают к массивной деревянной двери. Все эти круглые, покрасневшие от дневного солнца глаза, все эти опущенные, притиснутые к отощавшим телам руки будто прибило сюда течением. В изнуренную жарой толпу, которую не смогли рассеять сумеречные тени, затесались несколько товарищей Сальвадора. Они первыми почувствовали, какую пользу можно извлечь из этого молчащего сборища. И тогда толпа зарокотала. Пение, идущее из глубин их боли, медленное, торжественное пение поднялось к стенам казармы, сотни сомкнутых губ тихо выпевали свой мятеж.
ebooksa