Сшитое сердце

В горах

– Эухенио! Каким недобрым ветром тебя занесло в наши горы? – воскликнул человек, неизвестно откуда возникший в этом безлюдном месте.

– Hola[8], Хуан, я подумал, может, вам понадобится хороший лекарь! Как у вас дела? – спросил ученый, глядя, как из зарослей выходят вооруженные мятежники.

– Затишье. Крестьяне и думать боятся о том, чтобы нас поддержать, и мы воруем еду. Ты был прав: революция так и не началась. Отрави несколько землевладельцев, это ускорит дело.

– Я не стану кусать руку, которая меня кормит! – засмеялся ученый, показывая мертвенно-белые зубы.

– Тогда двух-трех священников. Оказал бы нам такую услугу, помог бы покончить с божественным рабством, – продолжал настаивать Хуан, жестом предложив людоеду спешиться и пробираться следом за ним среди колючих кустов.

– Мне и так проблем с Богом хватает, незачем добавлять. Ту, что шагает там и не желает останавливаться, зовут Бланка, она повитуха, мы идем вместе. Эта упрямица может быть вам полезной. Меня она не слушает, но если вы найдете для нее какое-нибудь занятие, она останется на столько, на сколько понадобится. Она преданная, умелая, и я обещаю, что она будет молчать.

– Слишком поздно она пришла, Сальвадор полгода назад потерял жену, умерла родами. И ребенок не выжил. Но если тебе так хочется, мы ее нагоним.

– А что, сумасшедший каталонец все еще на этом свете? Он так давно баламутит страну, странно, что гражданская гвардия до сих пор с ним не расправилась.

Отряд около часа продирался сквозь заросли и добрался до временного лагеря, где тощие оборванные люди жили в пещерах или под деревьями. Некоторые из них узнали Эухенио.

– Мы здесь недавно. Хорошее убежище. У нас есть несколько раненых, которые рады будут встретиться с тобой и твоими снадобьями, – в конце концов проронил Хуан. – Устраивайся там, рядом с Сальвадором. Он спит в этой пещерке. Насколько я вас знаю, вы снова станете болтать ночи напролет.

Эухенио снял поклажу с осла и расседлал коня. Сводив их на водопой, туда, где мятежники поили своих животных, он предоставил им идти куда заблагорассудится, а сам стал обустраиваться в двух шагах от пещеры Сальвадора: натянул тент между тремя деревьями и соорудил себе постель из седла и одеяла, которое всегда возил скатанным на спине своего коня.

Когда он уже собирался идти к раненым, о которых говорил ему Хуан, адъютант Сальвадора, появилась Бланка в сопровождении двух мужчин.

– Кто эти люди? – спросила Бланка, когда ее охрана удалилась.

– Анархисты, идеалисты несчастные, согласившиеся следовать за Сальвадором, парнем с севера, которого власти сослали в эту дыру. Рассеивая по стране интеллектуалов, они разжигают революцию, вместо того чтобы ее затушить. Вот прекрасный пример лекарства, которое не дает желаемого результата! Гниющую часть тела отрезают и сжигают. Что за глупость – приживлять ее в другом месте! Сальвадор – человек благородный, но этакие благородные люди хуже всего: если они умны и язык у них хорошо подвешен, они запросто подожгут всю страну. Словом, это человек опасный. Вот еда. Бери! Ты едва на ногах держишься из-за того, что ничего не ешь. Глупо отказываться от всего, что исходит от меня. Я уверен, здесь ты ничего не найдешь, кроме того, что предлагаю тебе я. Посмотри на них, они все подыхают с голоду.

Бланка и не подумала взять у него протянутый ей котелок.

– Значит, зажилась на свете! – насмешливо прибавил людоед. – Ты и вправду стара. Так умирай!

Мир

Мир был еще спокойным в тот вечер, когда моя мать в него вошла. Конечно, слова уже были сказаны, и в темноте в горестном молчании точились ножи. Утроба мира гудела от тысяч произнесенных шепотом молитв, толпа отчаявшихся, которую сдерживали страх, традиции и века рабской покорности, уже не могла выплеснуть свое горе. Мир был спокоен, но трех мешков мела хватило, чтобы он вспыхнул. Три мешка задержали Сальвадора и его людей, три мешка стали достаточным балластом, чтобы гражданская гвардия их нагнала, когда они возвращались в лагерь мятежников.

Три мешка – подарок мельника миру, позабывшему его мельницу.