Подземные ядерные взрывы в мирных целях

После непродолжительной трапезы мы с благодарностью за радушие и щедрый прием попрощались с любезными хозяевами. А в дороге нас обоих вдруг одолело какое-то чувство неудобства и обиды: ну почему одни живут так, а другие — иначе, порой влача свое существование в необустроенном жилье, при скудном питании, в изнурительном труде? Радостное настроение сменилось мрачным, каким-то виноватым. Ведь в лозунгах все люди равны и чуть-ли не братья. А на деле?

В таком настроении добрались мы по грязной дороге до нащего пристанища, мучительно дождались часа отбытия на вокзал. Наконец-то разместились по уютным купе вагона и двинулись в путь к родным берегам.

Поздно ночью пронесся по вагону шум: станция Баскунчак. А славится эта станция самыми крупными, самыми сладкими арбузами, от которых ближе к Москве не осталось и следа — все было продано в пути.

Мы также наполнили свои купе арбузами. Можно ли такое количество довести до дому? Но выход был найден: из Саратова была послана телеграмма на предприятие, чтобы к поезду был подан служебный автобус. Это нас спасло. По прибытию на Павелецкий вокзал наш сверхгабаритный багаж был полностью размещен в прибывшем за нами автобусе и благополучно развезен по домам.

Так закончился первый эксперимент на Аксарайском газовом месторождении. Через полгода было произведено разбуривание цементной пробки внутри опускной колонны. Как и представлялось нам ранее, затея с подвеской спецзаряда на стальном тросе оказалась пустой. Буровым инструментом не было извлечено ни остатков бронированного кабеля, ни самого троса. А объем полости по результатам обмера составил прогнозируемую величину — порядка 25 тыс. м³.

Начало положено!

Глава 3.

Ядерный взрыв в угольном разрезе Енакиевского района Донбасса

В Донецком бассейне уголь залегает крутопадающими пластами, толщина которых колеблется в пределах от полуметра до метра с небольшим. В редких местах толщина его достигает двух и более метров. Протяженность таких пластов порой достигает нескольких километров. Угольные пласты на больших пространствах Донецкого бассейна расположены интервалами от нескольких десятков до сотен метров и даже километров. Каждый угольный пласт имеет свое название.

Извлечение угля из пласта осуществляется поначалу проходкой штрека вдоль пласта на уровне ниже на 90—100 метров, выше которого пласт уже очищен от угля. Затем ступенчатой выработкой под угольным пластом с нижнего штрека до верхнего подготавливают условия для выработки угольного пласта. Пустая порода при проходке штрека и выработке под угольным пластом транспортируется на дневную поверхность и ссыпается в терриконы, которых по всей донецкой округе возвышается множество.

После этих подготовительных работ угольный пласт, начиная с нижнего среза и далее все выше и выше, дробится отбойными молотками или специальными машинами. Раздробленный угольный пласт падает в подготовленный штрек, откуда вагонетками или ленточными транспортерами перемещается к шахте и подъемниками транспортируется на дневную поверхность («на гора») и ссыпается в стоящие тут же у шахты железнодорожные платформы — полувагоны.

Приблизительно такова технология добычи угля в Донецком бассейне, таковой она нам представилась из рассказов специалистов и при личном ознакомлении с забоями.

После осмотров штреков, проходка которых является первым этапом технологической цепочки добычи угля, и после рассмотрения геологической карты расположения штреков на различных горизонтах и выработок между ними, у нас, абсолютно безграмотных в технологии извлечения угля из недр

Донецкого бассейна, возникло недоумение: почему бы при проходке штреков и выработке пустой породы под угольными пластами, этой самой породой не заполнять пустоты верхних горизонтов, образовавшихся после выработки угольных пластов? Зачем же эту пустую породу вынимать на дневную поверхность и сооружать из нее никому не нужные терриконы, занимающие огромные площади. В придачу к этому, степные ветры на большие расстояния разносят с них пыль, загрязняя и воздух, и землю, и растительность на ней.

На наш недоуменный, а может быть наивный вопрос дилетантов, специалисты отвечали, что этой проблемой они озабочены не одно десятилетие, но считают самой безопасной и простой в техническом отношении, более выгодной в экономическом — выбрасывать пустую породу в терриконы. Но для нас доводы специалистов показались мало убедительными. Ведь в образовавшихся пустотах после выработки угля обвалы происходят, и чтобы их предотвратить, устраивают крепи, которые со временем свое назначение выполнять перестают. Ведь можно же обвалы предотвратить заполнением пустот выработанной породой.

Все же мы остались при своем мнении, что простота и выгода выемки пустой породы в терриконы — чисто ведомственные, а в государственном масштабе — миллиардные потери. С такой «экономикой» нам приходилось встречаться почти во всех областях народного хозяйства в период развитого социализма.

К примеру, нефтедобытчики сжигают сопутствующий газ, чтобы не утруждать себя заботами и дополнительными затратами на его использование с выгодой для народного хозяйства; газовики сжигают сопутствующий конденсат, руководствуясь все той же «экономикой»; или, скажем, устроители линий электропередачи или прокладчики трубопроводов в тайге прорубают стометровой ширины просеки, а прекрасный строевой лес сдвигают бульдозерами по краям этих просек, чтобы он сгнил без пользы. Кому экономически выгодно такое отношение к природным богатствам? Правда, бывали случаи, когда умный и честный хозяйственник эту ценнейшую древесину реализовал с большой пользой для всех. Тогда находились законники, которые такому хозяйственнику (скорее, настоящему хозяину) приписывали использование служебного положения в корыстных целях и упрятывали в тюрьму. Пусть лучше сгниет, но не моги этот лес использовать для дела — это в твои обязанности не входит. А в чьи обязанности это входит, тот считает, что собирать этот лес экономически не выгодно.

Или еще пример. В двух километрах от города Краснови-шерска Пермской области по тайге прошел смерч и повалил строевой хвойный лес в полосе шириной до 200 м и протяженностью несколько десятков километров. Почему бы этот лес не подобрать и пустить в переработку? Ведь в самом городе действует огромная бумажная фабрика, для которой лес доставляют по реке Вишере с далеких делянок в ее верховьях. Но лесозаготовителям выгоднее (дешевле) рубить лес стоячий, а не собирать лежачий. За подвоз срубленного леса к месту его переработки болит голова уже у другого ведомства, которому чем дороже этот подвоз, тем лучше, выгоднее. А потери для государства — это неизвестно чья забота. Куда смотрит руководящая и направляющая сила в лице партийных руководителей в области и в Москве — кто может ответить?

Такие экономические «выгоды и невыгоды» видны невооруженным глазом по всей стране и во всех без исключения ведомствах. В этом, по-видимому, и есть преимущество «социалистического выбора» перед всеми другими формами государственного устройства и производства. Примеров подобных безобразий можно приводить бесконечное множество.