После завоевания Суры оба берега Евфрата и все Междуречье, от армянской границы вплоть до арабской, по всей форме признали римским императором Варронова Нерона.
Среди всеобщего ликования оставалось мало сомневающихся. Но была женщина, которую и самая блестящая победа не могла заставить поверить, что боги будут долго еще покровительствовать мнимому императору. То была женщина, с которой жил Нерон, пока ему угодно было оставаться в шкуре горшечника Теренция: Гайя.
Гайя со времени последней своей встречи с Теренцием, точно забитое животное, жила в полном уединении, растерянная, впавшая в отчаяние. Всеобщее торжество, мнимая милость богов выгнали ее из норы, в которую она забилась, ибо она была уверена, что это кажущееся счастье – начало катастрофы.
Она явилась в дом сенатора Варрона. Ему не было неприятно ее посещение. Теперь, когда господство его Нерона было закреплено, по крайней мере на несколько месяцев, у него оставалось достаточно досуга, чтобы заняться внутренним положением, теми опасностями, которые крылись в природе его «твари». Угар победы мог завлечь «тварь» в такую бездну глупости, что она возмутилась бы против своего «творца», – такая возможность не была исключена. На этот случай не мешало обезопасить себя, подготовить путы, которыми в случае надобности можно было бы связать «тварь». Поэтому Варрон принял Гайю.
Женщина производила впечатление обезумевшей, одичавшей.
– Что вам нужно от моего Теренция? – набросилась она на сенатора. – Мало вам того, что вы тогда в Риме совсем вскружили ему голову? Зачем вы снова его морочите?
Варрон спокойно выслушал ее.
– О ком ты, собственно, говоришь, добрая женщина? – спросил он. – Об императоре Нероне? Ты что, не знаешь, что по закону тебя следовало бы за такие слова подвергнуть бичеванию и казнить?
– Убейте меня, – крикнула Гайя, – пусть глаза мои не видят, что вы тут натворили!
Сенатор был удивлен.
– Ты не веришь, – спросил он, – что он – император Нерон?
Гайя взглянула на него с ненавистью, прохрипела:
– Со мной вы эту чушь оставьте. Меня вы не одурачите!
– Послушай-ка, милая Гайя, – серьезно и настойчиво сказал сенатор. – Ведь тебя и твоего Теренция я знаю с давних пор, и я лучше, чем кто-нибудь другой, знал и цезаря Нерона. И вот, – он подчеркивал каждое слово, – Теренцию известны такие вещи, которых, кроме императора Нерона и меня, никто знать не мог.
– Значит, все-таки кто-то третий знал о них, – упрямо ответила Гайя. – А Теренций подслушал их и подхватил. Да и не говорите же вы со мной как с какой-нибудь идиоткой! Ведь быть того не может, чтобы такой человек, как вы, дал обвести себя вокруг пальца.
– А разве не может быть, – терпеливо продолжал уговаривать ее Варрон, – что человек, который вернулся тогда из Палатинского дворца, был в самом деле император?
– Этому вы и сами не верите, – резко ответила Гайя. – Ведь он спал со мной и до того, и после того, и это был тот же самый человек. Точно так, как Теренций, поворачивал меня на бок, когда кое-чего от меня хотел, – это бывало довольно редко, – и точно так щипал меня за правую грудь. Откуда мог знать император Нерон, как это проделывал мой Теренций? Объясните мне это, пожалуйста. И чтобы я больше не давала ему белья с зелеными пятнами, сказал он мне в ночь смерти Нерона. Трудно поверить, чтобы император в последнюю ночь на Палатине именно об этом разговаривал с ним. А как он грубо бранился за то, что я положила слишком мало чесноку в жаркое из козьей ноги и что, мол, это уже в четвертый раз за месяц, – настоящий Нерон не мог бы так ругаться, да и знать об этом не мог.
– Это не лишено некоторого смысла, – признал Варрон после хорошо разыгранного размышления. – Об этом и в самом деле надо подумать. Покамест оставайся у меня в доме. Мне еще не раз понадобится говорить с тобой об этом.
Гайя сказала:
– Обещайте мне, что с ним не случится ничего плохого, когда все кончится. Однажды вы оказали ему покровительство. Этого я не забуду. Если вы дадите мне такое обещание, я останусь у вас в доме и буду делать все, что вы найдете нужным.