К удивлению Гудериана, политинформации вел не крючконосый комиссар в шлеме-буденовке, а герр Ипатий, искусственный интеллект имперского крейсера. Впрочем, для общения с этой выдающейся личностью, аккумулирующей всю сумму знаний, которая имелась у пришельцев, Гудериану совсем не требовался русский язык, ибо Ипатий в силу своей конструкции и программного обеспечения мог общаться на любом языке, носителя которого он мог заполучить для общения. Ипатий знал все, в том числе и по части социоинженерии, и сам проводил первичную обработку данных, добываемых глобально сканирующей сетью, обсуждал эти результаты с Малинче Евксиной, каперангом Малининым и товарищем Сталиным, и результатом этих обсуждений, в числе прочего, становились проводимые им политинформации.
– Мы, – ответила та, – это я, товарищ Сталин и весь советский народ.
Я, стараясь делать вид, что все идет как надо, прошел твердо прошагал под дождем несколько десятков метров по направлению к «защитнику» – и увидел, как из его раскрывшегося брюха опустилось комфортное на вид кресло с подлокотниками и подголовником, вроде стоматологического. Я, честно сказать, ожидал лесенки или чего-то вроде того, но, видимо, внутри этой стремительной машины, в которой основное место занимали двигатели и оружие, было совсем тесно, так что проще всего было установить опускающиеся кресла. И мне оставалось только сесть в это кресло, чтобы оно вознесло меня на высоту двухэтажного дома. Я уже летал на шаттлах, и теперь с интересом оглядывался внутри наглухо закрытой со всех сторон второй кабины истребителя. Явно это была учебная модель, а я сейчас сидел на том месте, где обычно размещается инструктор. Не в силах сдержать любопытства, по внутренней связи я спросил об этом моего пилота.
– Сомнения есть всегда, – ответил Рузвельт, – но пусть тебя это не заботит. У нас просто нет другого выхода. Или мы договариваемся, или с нами будет то же, что и с плохим парнем Гитлером. Ты же знаешь, что я без особого энтузиазма отнесся к идее в очередной раз натравить на Россию джапов. Да и те тоже не горят энтузиазмом ввязываться в эту авантюру. Есть у меня предчувствие, что в Токио уже сделали выбор совсем не в нашу пользу и теперь только ждут какого-то подтверждения. Но ты, Гарри, должен успеть раньше…
Развертывание армии проводилось в основном фронтом на север. Левым флангом наши позиции смыкались с основным узлом обороны 20-й армии под Оршей, а правым – с позициями 28-й армии генерала Качалова, шесть стрелковых дивизий которой, заняв оборону по левому берегу Днепра фронтом на север, заполнили пустоту между нашей армией и Смоленским узлом обороны. Для осуществления планирующегося контрудара, помимо уже имеющихся в составе армии четырех стрелковых дивизий и артполков РГК, в район Дубровно перебросили три так называемые «танковые бригады нового облика». Они не имели в составе устаревших танков с бензиновыми двигателями и, за исключением небольшого количества разведывательных БТ-7 с дизельными двигателями, были оснащены только машинами марок Т-34 и КВ.
– Быть социалистом не грех, – строго произнес Рузвельт, обращая на себя внимание присутствующих, – грех потерять при этом края реальности и начать наводить справедливость там, где ее не может быть по определению. Насколько нам известно, экипаж имперского крейсера тоже отнюдь не рвется восстанавливать справедливость в каждом конкретном случае. К сожалению, как оказалось, американская нация отнюдь не входит в число их любимых родственников, поэтому нам рассчитывать на снисхождение с их стороны было бы несколько легкомысленно. Если бы дело обстояло иначе, то командование этого крейсера давно бы вступило с нами в дипломатические переговоры.
Я поднимаюсь и выхожу из саркофага, успевая про себя отметить, что получается это у меня очень ловко. Уже одно это несложное действие убеждает меня в том, что мое физическое состояние не просто «стабилизировано», и порядком улучшено, словно мое тело сорокапятилетнего мужчины поменяли на тело юноши-спортсмена, которому едва исполнилось двадцать лет. Но до чего же приятное чувство!
– Как вы чувствуете себя, товарищ Рокоссовский? – спрашивает она, глядя на меня сверху вниз. В ее глазах я замечаю явное удовлетворение – видимо, результат ее работы ей очевиден.
– Хватит, товарищи, – сказал он, – не о том мы сейчас говорим. Вам, Ватила Ивановна, я хотел бы напомнить, что прямая военная операция против Соединенных Штатов Америки для нас крайне нежелательна, как и прямая оккупация страны с чуждой нам социокультурной доминантой и населением в сто тридцать миллионов человек. Нам нужен их промышленный потенциал, сельское хозяйство и людские ресурсы, но не нужна большая часть их элиты. А еще больше нам не нужна война и тотальное разрушение по методу милейшего Ипатия, ибо все это отнимет у нас слишком много времени и ресурсов. Но хуже всего то, что такой образ действий отравит нашу будущую Империю долговременным ядом, и будущие поколения императоров, социоинженеров и тактиков – изящным военно-дипломатическим ходам они будут предпочитать тяжелую дубину неограниченного насилия. Но это не наш метод, а посему операции по относительно мирной инверсии и присоединению страны США нет разумной альтернативы – и именно это вы должны зарубить на своем носу. Теперь о вас, товарищ Малинче. Вы сами сказали, что задача перед нами стоит нетривиальная. Мы не клан светлых эйджел собираемся инвертировать, и не планету хумансов с искусственно заниженным уровнем цивилизованности. Так отнеситесь же к порученному вам делу со всей своей светлоэйджеловской серьезностью. Правящие круги страны Соединенные Штаты тоже неоднородны, и чем больше полезного элемента из их рядов вы привлечете на нашу сторону, тем мягче и безболезненнее пройдет инверсия. Не забывайте о том, что вы эйджел, а значит, вас не должны пугать пятьдесят или семьдесят лет, которые потребуются для того, чтобы окончательно завершить поглощение этой территории… Главное, чтобы прямо сейчас эта страна прекратила строить свои козни и рваться к мировому господству…
– Нет, мистер Гопкинс, – покачал тот головой, – пока что это только деловое предложение, лучшее из всех возможных, ибо дальше условия для вас будут лишь ухудшаться. Но к тому моменту как у Империи непосредственно дойдут руки до вашей Америки, у нас останется только одно предложение к ее руководству: «сдавайся или умри».
– Гуннов разгромила баба?! – со смесью удивления и недоверия воскликнул военный министр Симсон, чем вызвал неприязненный взгляд со стороны единственной женщины в данном собрании – министра труда Фрэнсис Перкинс.
– У меня если и лучше, – хмыкнул генерал Штраус, – но ненамного. И у Германа тоже…
– Ватила, дорогая моя… – прошептал я; мой голос срывался от давно забытой нежности. – Я люблю тебя… слышишь… люблю…
Прибытие на борт «Полярного Лиса» ознаменовалось для меня ритуалом почетной встречи. Едва я слез с опустившегося вниз кресла второй кабины истребителя, как увидел, что, выстроившись вдоль красной дорожки в своей парадной форме, меня ожидают штурмпехотинки – из числа тех, что были ранены в боях за Минск и сейчас заканчивали излечение в корабельном лазарете. Позади этого почетного караула стояли Ватила и еще один высокий седовласый мужчина (как я понимаю, командир корабля каперанг Малинин). Рядом с ними я увидел еще одну высокую женщину в серо-голубой униформе имперских медиков. Очень высокий рост и непропорционально крупная голова ее говорили о том, что это соплеменница Ватилы, но кожа этой женщины была светлой, с чуть заметным оттенком слоновой кости, а лицо наводило на мысли о средиземноморских народах.
– И в чем же вы со мной не согласны, коллега? – спросила Малинче Евксина. – Неужто вы думаете, что народ янки яростно кинется сражаться с нами за право господствующего класса на безудержную алчность и грабеж?
– Позвольте с вами не согласиться, коллега, – покачала головой Ватила Бе, – хоть я и не искушена в социоинженерии так, как вы, но имею диплом доктора социотектоники пятого уровня, ибо без этого невозможно занять должность главного тактика… иначе я бы не могла высчитывать устойчивость в бою своих и вражеских войск.
И я, приподнявшись и глядя в ее бесконечно милое лицо, чуть прокашлявшись и напустив на себя столько серьезности, сколько можно было в этой ситуации, произнес:
– То есть… что значит «настоящая свадьба»?
– Готов к труду и обороне! – шутливо козыряю я, выходя из-за дверцы шкафа в полном облачении советского генерала.
ebooksa