– Это кто?
– Добрый король Дагобер. Он не запрещен.
– Да уж. Сегодня никто не знает, что запрещено, а что нет. – Он сделал шаг к двери. – Хорошо делай уборку, Флёри. Они придут, и если найдут хоть одну листовку…
“Они” не нашли листовок. Им не пришло в голову поискать их внутри королей Франции.
Печатный станок тоже не нашли. Он был в яме под кучей навоза. Они немного потыкали вилами в навоз, который отозвался, как следует, и прекратили поиски.
Немецкие солдаты часто заходили, чтобы заказать нам “ньямов” – они посылали их в подарок детям. Во внутренностях некоторых воздушных змеев таились не только призывы к сопротивлению, вышедшие из‐под пламенного пера месье Пендера, но и сведения о главных группировках немецких войск и расположении береговых батарей. Приходилось быть очень внимательными, чтобы не спутать “товар на продажу” с непродажными змеями.
Наши соседи Кайе все знали о нашей деятельности, и Жанно Кайе часто служил нам гонцом. Что касается Маньяров, я порой спрашивал себя, замечают ли они вообще, что Франция оккупирована. К немцам у них было то же отношение, что и ко всему миру: они их игнорировали. Никто никогда не видел, чтобы они проявляли хоть малейший интерес к тому, что происходит вокруг них.
– Но они по‐прежнему делают лучшее масло в округе, – одобрительно говорил Марселен Дюпра.
Хозяин “Прелестного уголка” рекомендовал нас своей новой клиентуре, и даже знаменитый немецкий пилот Мильх нанес нам визит.
Нашим самым постоянным гостем в Ла-Мотт был мэр Клери. Он садился на скамью в мастерской и сидел, мрачный и недоверчивый, глядя, как дядя приделывает тело и крылья к наивным картинкам, которые ему присылают дети; потом уходил. Он казался обеспокоенным, но хранил свои опасения про себя. И все‐таки однажды он отвел дядю в сторону:
– Амбруаз, в конце концов ты сделаешь глупость. Я чувствую. Что ты скрываешь?
– То есть?
– Ладно-ладно, не прикидывайся. Я уверен, ты его где‐то прячешь, а потом запустишь, и тебя посадят, это я тебе говорю.
– Я не знаю, о чем вы говорите.
– Ты сделал змея в виде де Голля, я знаю, так я и думал. Знаешь, что тебя ждет в тот день, когда ты его запустишь?
Дядя сначала ничего не сказал, но я видел, что он тронут. Когда что‐то его трогало, его взгляд смягчался. Он сел рядом с мэром:
– Ну, ну, не думай об этом все время, Альбер, иначе ты и не заметишь, как закричишь с балкона мэрии: “Да здравствует де Голль!” И не делай такого лица. – Он засмеялся в густые усы. – Я тебя не выдам!
– Выдать меня – за что? – завопил Плантье.
– Я не скажу немцам, что ты прячешь у себя “Де Голля”.
Месье Плантье молчал, глядя себе под ноги. Потом он ушел и не вернулся. Он сдерживал себя еще несколько месяцев, а потом, в апреле 1942‐го, ему удалось добраться до Англии в рыбацкой лодке.