– Он немного похож на твоего дядю с его воздушными змеями.
– Думаю, ему плевать на всех, – сказал Вижье. – Он весь отдается любви к своему ремеслу и потешается над нами.
Месье Пендер был несколько смущен.
– У Дюпра есть определенное представление о Франции, – пробормотал он.
– Что?! – заревел Жомбе. – И это говорите вы, месье Пендер?
– Успокойтесь, друг мой. Потому что следует все же рассмотреть одну гипотезу…
Мы ждали.
– А если Дюпра – ясновидящий? – тихо сказал месье Пендер. – Если он видит далеко вперед? Если он действительно провидит будущее?
– Не понимаю, – проворчал Жомбе.
– Может быть, Дюпра – единственный среди нас, кто ясно видит будущее страны, и когда, предположим, нас убьют, а немцев победят, все это закончится, может быть, величием… кулинарии. Можно поставить вопрос следующим образом: кто здесь пойдет на смерть ради того, чтобы Франция стала “Прелестным уголком” Европы?
– Дюпра, – сказал я.
– Из любви или из ненависти? – спросил Гедар.
– Кажется, они достаточно хорошо уживаются вместе, – сказал я. – Кто крепко любит, крепко бьет и так далее. Думаю, если бы он опять очутился в окопах четырнадцатого года с винтовкой в руке, он мог бы дать нам понять, что у него на сердце.
– Посмотрите, – сказал Жомбе.
Мы подошли к окну. Четыре лица – три молодых, одно старое. Занавески из тонкой бумажной материи с розовыми и желтыми цветочками.
Господа разъезжались из ресторана.
Там были начальник гестапо Грюбер, двое его французских коллег, Марль и Денье, и группа летчиков, среди которых я узнал Ханса.
– Подложить туда бомбу, – сказал Жомбе. – И сжечь “Прелестный уголок” дотла.
– Такой поступок слишком дорого обойдется населению, – сказал я.
Я чувствовал себя неуверенно. Я хорошо понимал Марселена Дюпра, его отчаяние, искренность и притворство, его хитрость и подлинное чувство, и понимал его возвышающуюся над всем верность своему призванию. Я не сомневался, что в бешенстве и унижении ветерана Первой мировой французская кулинария стала “последним окопом”. Это было некое сознательное ослепление, иной взгляд на вещи, позволяющий уцепиться за что‐то, чтобы не утонуть. Конечно, я не смешивал храмы с пирогами, но, будучи воспитан среди воздушных змеев “безумца Флёри”, испытывал нежность ко всему, что позволяет человеку отдавать лучшую часть самого себя.