– Черт, – сказал я для проформы.
Вилла, которую до войны занимала еврейская семья из Парижа, находилась в большом парке “Оленьей гостиницы”. Чонгу совсем не понравилась поездка на велосипеде у меня под мышкой, и он все время вырывался. Мне пришлось немного пройти пешком. Довольно хорошенькая горничная вышла на мой звонок:
– Ах да, мадам его забыла…
Она хотела взять песика, но я с мрачным видом упирался:
– Послушайте, я час трясся на велосипеде и…
– Сейчас спрошу.
Через несколько минут она вернулась:
– Мадам просит вас зайти. Она хочет вас поблагодарить.
Графиня Эстергази, в скромном сером платье, которое так шло к ее белоснежным волосам, уложенным в пучок, появилась в дверях гостиной в сопровождении молодого немецкого офицера – он с ней прощался. Я его хорошо знал в лицо: это был переводчик штаба, часто сопровождавший в “Прелестный уголок” полковника Штеккера.
– До свидания, капитан. И поверьте мне, адмирал Хорти стал регентом не по своей воле. Его популярность, значительная уже в семнадцатом году после битвы при Отранте, так возросла после того, как он разгромил в девятнадцатом году большевистскую революцию Белы Куна, что ему оставалось лишь склониться перед волей народа…
Это был, слово в слово, отрывок из учебника истории, который мадам Жюли пересказывала при мне наизусть в 1940 году, когда готовилась к победе немцев.
– Тем не менее говорят, что у него были династические претензии, – сказал капитан. – Он сделал своего сына Иштвана вице-регентом…
– Ах, вот ты где! – Она мне улыбнулась. – Бедненький! Я его забыла. Идите сюда, молодой человек, идите сюда…
Офицер поцеловал руку графини и вышел. Я прошел за ней в гостиную. На рояле стояли знаменитые “надписанные” портреты Хорти и Салазара, которые я видел в гостинице “Пассаж”. На стене на видном месте красовался портрет маршала Петена. Недоставало только портрета Гитлера, который я тоже видел “подготовленным” на улице Лепик.
– Да, знаю, – сказала мадам Жюли, проследив за моим взглядом. – Но мне от него делается дурно.
Она выглянула в переднюю, потом закрыла дверь.
– Этот красивый капитан спит со служанкой, – сказала она. – Тем лучше, это может пригодиться. Но я каждые два-три месяца меняю прислугу. Так вернее. А то они успевают слишком много узнать.
Она еще раз быстро открыла дверь и выглянула. Никого не было.
– Ну ладно. Иди сюда.
Я прошел за ней в спальню. За несколько минут в ней произошла удивительная перемена. В “Прелестном уголке” и когда она сейчас, на моих глазах, говорила с немецким офицером, это была светская дама; она держалась очень прямо, с высоко поднятой головой, опираясь на трость. Сейчас она тяжело переваливалась с ноги на ногу, как грузчик под непосильной ношей. Она как будто потолстела на двадцать килограммов и постарела на двадцать лет.