– А што это? – простодушно спрашивает Андрейка, сползая со стула и подходя ко мне. Я делаю торопливый шаг назад.
– Вон! – прикрикиваю я, прижимая банку к себе как можно крепче и загораживая от него.
– Да дай посмотре-еть! Не жадничай! – будто не слышит он меня и пытается выхватить банку. Вот привык же, что ему всё на свете можно!
– Уходи! – не выдержав, рявкаю я и отпихиваю его локтем.
Он, не удержав равновесия, шлёпается на зад. Лицо его начинает медленно краснеть, как наливающийся помидор. И так же наливается сирена его крика:
– А-а-а! – протяжно, как ария из радио, вопит он. – Ба-а-а!
В соседней комнате скрипят половицы под испуганно-деловитыми старческими шагами, взвизгивает дверь.
– Ох-х-хоспаде! – вихрем кидается она к нему. – Андрю-юша-а!
Теперь они кричат в унисон. Я скорее бросаюсь к шкафу и прячу банку в чемодан, скрывая её под ворохом одежды. Больше ни за что не оставлю просто так! Лидия прижимает к себе голову внука, что-то успокоительно ему кудахчет.
– Пойдём отсюда, пойдём, – нежно приговаривает она. – А ты! – Попутно она даёт мне подзатыльник. – Не трогай ребёнка! – И выходит с Андрейкой из комнаты, громко хлопнув дверью.
Я усмехаюсь, но не потому, что смешно. Бросаю взгляд на поблёскивающее из-под тряпок стекло, на сложные красивые узоры серой поверхности в мутно-белой жидкости. И опять чувствую себя так, будто меня паралич разбил. Так много всего хочется вернуть, но я ничего не могу. Бессилие – моё проклятье.
Примерно через час дверь со скрипом отъезжает, и показывается румяное Андрейкино лицо. Чувствую, как озлобленно искривляется верхняя губа. Мальчик по-хозяйски проходит в комнату и плюхается на табурет у моего стола, вертит головой, разглядывая стены, все поверхности и полки. Видно, количество записей без картинок ему не нравится.
– А где та гадкая штука? – наконец спрашивает он. – В бутылке?
– Тебе зачем? – Я отрываюсь от домашнего задания по истории: мне сказали, что если я нагоню прочие предметы, то смогу экстерном окончить школу и сразу перескочить в университет. А я хочу как можно скорее туда попасть, потому что, по словам Марии, только там можно будет заниматься медициной. И тогда моя жизнь станет хоть чуточку сноснее.
– Просто интересно. А что это такое?
– Мозг, – глухо поясняю я, снова утыкаясь в тетрадь.
– Мо-о-озг, – со знанием дела кивает Андрейка, болтая ногами. – Фу… Ха! Тогда он должен быть розовым!
– Глупости, – бурчу я, недолго борюсь с желанием объяснить природу его цвета и всё же говорю: – Это из-за крови в сосудах мозг может казаться розовым. Но сам по себе он почти белый.
– А зачем он тебе? – Андрейка ёрзает.
– В память об одном человеке. – Я закрываюсь от него учебником.