Хватаю первое, что попадается под руку, какую-то большую серую тряпку, огромную, как простыня. Пойдёт.
— Мне повторить? — рычу на Мелли, сжавшуюся в огромной ванне.
Глазищи испуганные, как у мокрого котёнка. Смотрит затравленно. И этот её взгляд — как серпом по яйцам. Когда-то он был другим. В той, прошлой жизни. Доверчивый, влюблённый, нежный.
А я упивался тем, как последовательно и старательно стирал его с её лица. Стёр.
Мелинда сжимает тонкими пальчиками борта бронзовой ванны:
— Отвернись! — во взгляде непривычная колкость, а в голосе холодок.
Брови сами поднимаются кверху. Приказывать вздумала? Смотрю на неё недовольно, и неожиданно получаю в ответ такой же взгляд.
Ладно же. Стискиваю челюсти.
Хрен с тобой.
Расправляю простынку, развожу руки в стороны. Демонстративно отворачиваюсь. Рассматриваю угол, боковым зрением всё равно замечая, как Мелли выбирается из ванны.
Тихо плещет вода. Ноздри окутывает сладко-дурманящий аромат лаванды. Мелли всегда пахла — так.
Мелинда останавливается напротив. Нас разделяет тонкая простыня.
Я по-прежнему смотрю в угол, чтобы не смотреть на неё, потому что знаю — если взгляну, прижму её к стене и возьму прямо здесь. Потому что в паху всё каменное, её запах кружит голову, а понимание того, что она тут, так близко, на расстоянии вытянутой руки и голая — не помогает.
Дёргает на себя простынь, но приблизиться не спешит. И правильно делает.
Шагаю вперёд и будто бы обнимаю Мелли, под видом заворачивания в простынку. Чувствую, как дрожит. И это дрожь не желания, а страха.
Сделал всё, чтобы породить в ней этот рефлекс на себя. Получилось.
Вот только что тогда, что сейчас это ни хрена не порадовало. Звериные инстинкты улавливают стук её сердечка, слишком неравномерный и суетливый тук-тук тук-тук-тук.
Она стоит на твёрдом полу. Укрытая. В безопасности. Всё под контролем.
Только тогда поворачиваю голову. Серо-голубые глаза Мелинды смотрят прямо перед собой равнодушно-отстранённо, упираются мне куда-то в область грудины.
Всё правильно. Так и должно быть. Так и задумывалось.