После аварии прошло два года. Первый мы с ней оба пропустили, растратив его на восстановление и реабилитации. Я, кстати, еще умудрился немного поучиться на филфаке – рассылал документы туда, где был шанс поступить на бюджет. Но год назад снова начал тренироваться, поэтому теперь оценки мне ставят заочно, за заслуги перед отечеством и институтом.
Лайме же пришлось переводиться из Университета Физической Культуры в Педагогический. Этот удар она вынесла стойко, как настоящий спортсмен и чемпион.
– Привет, – услышал я ее голос.
Она сделала шаг вперед. Я тихонько отступил.
– Тебя Слониха подослала, да?
Получилось не то чтобы строго, а как-то грубо, хотя никакой обиды, а тем более злости я к Лайме не испытывал.
Она просто покачала головой.
– Я пришла сама. А она просто попросила с тобой поговорить.
– Скажи ей, что я не стал тебя слушать.
Лайма вздохнула.
– Думаю, если очень сильно тебя попрошу, ты меня все же выслушаешь.
Теперь вздохнул я.
– Лайм, я не хочу ехать в Москву. Не хочу заниматься у этого нового тренера, каким бы крутым он ни был. Не хочу жить в чужом городе. Понимаешь?
– А чего ты тогда хочешь? – спросила Лайма и, не глядя на меня, прошла вглубь танцкласса.
Она подошла к зеркалу и с задумчивым видом поправила челку.
– Дань, – поторопила она, и я понял, что так и не ответил. – Чего ты хочешь?
Наши взгляды встретились в зеркале. Я отвернулся.
– Не знаю. Хочу остаться в Улинске. Продолжать тренироваться здесь.
– Улинск дал тебе все, что мог, – сказала Лайма без нажима, просто констатируя. – Если даже Слониха тебя отсюда гонит, есть смысл задуматься.
– Знаешь, – выдохнул я, сжав кулаки, – я думал, что ты будешь за меня.