Медленный фокстрот

– Спасибо, – ответил Слониха. – Ребята, вставайте кучнее! Давайте сделаем общую фотографию. Улыбаемся. Литвинов! Не кривляйся!

* * *

После Слонихи мы с Лаймой поехали перекусить, чтобы потом сразу отправиться в ее студию.

Я все хотел поговорить о том, что случилось в зале, но никак не мог найти слов. Что я вообще мог ей сказать? Что титул и звание не важны? Что она всегда была достойна и ей не надо убиваться, что в итоге чемпионом стал я? Что главное вообще не это, а то, что она может ходить?

Лайма бы даже слушать не стала.

И самое ужасное, мерзкое и противное – что бы я ей ни говорил, все прозвучит как издевка, потому что как раз я стал чемпионом мира. А мне бы так хотелось ей рассказать, что это в самом деле неважно. Ведь я все тот же человек, ничего внутри меня не поменялось, живу все с тем же набором радости-грусти, только добавился один лишний кубок в уголке с наградами. Но я не стал от этого намного счастливее.

– Салат несъедобен, – сказал я и отодвинул от себя тарелку.

Лайма пожала плечами.

– У меня дома поваров нет, мне нормально.

Я вздохнул, задумался.

– Лайм?

– М-м-м?

– У тебя сейчас есть какая-нибудь мечта?

– Мечта? – Лайма колола вилкой салат, но не ела его. – Скорее цель.

– Тоже подойдет.

– А тебе зачем?

– Может, я хочу не только с твоими ребятами в Деда Мороза поиграть.

Лайма усмехнулась.

– Нет, мне ты ничем не поможешь.

– А вдруг?

– Я хочу открыть свою танцевальную школу. Мама уже говорила.