– Да. – Я обернулся и позвал официанта, чтобы расплатиться. – Поехали детям радость дарить.
– Я больше похож на пьяницу, чем на Деда Мороза, – сказал я, примерив старый, свалявшийся и уже не слишком новогодний красный зипун[7].
Лайма засмеялась, запрокинув голову.
На ней голубенький кафтан снегурочки со скромной вышивкой и мехом плюшевого мишки смотрелся очень даже мило.
– Возьми другой, – предложила она.
– Другой воняет чьим-то потом. Лучше я буду выглядеть, как алкаш, чем вонять.
Лайма снова засмеялась и полезла на верхнюю полку в гримерной – искать нам шапки. Достала две голубенькие под свой кафтан. К одной были пришиты убогие косы, как с куклы Маши.
– Не мой цвет? – спросила она, приложив одну косу к лицу. Я замотал головой – кардинальный блонд Лайме не подходил. – Лучше заплету свои.
Следом она достала красную шапку Деда Мороза.
– Я видел похожую у Мономаха, – сказал я, и Лайма опять залилась смехом.
Смешить ее я любил с детства. Почти так же, как танцевать джайв.
Лайма нацепила мне на голову царскую шапку и достала из шкафа белую кучерявую бороду. Протянула, но я тут же зажал нос рукой.
– Даже не думай! – прогнусавил я. – Эту штуку ты на меня натянешь перед тем, как отсюда вынесут мой хладный труп.
– Да-а-ань, – смеясь, проскулила Лайма. – Но без нее никак!
– А с ней меня вырвет.
– Дети же сразу тебя узнают!
– Лучше разоблачение, чем позор!
Лайма кинулась ко мне, я – от нее. Она опрокинула стул, я – стойку с платьями для народников.
– Мы тут все разнесем, и нас выгонят! – хохотала Лайма.