Её звали Бланш, она была бедной дворяночкой, – подобно моей незабвенной Абелии, – и это обстоятельство тронуло моё сердце. Правда, внешне Бланш не походила на Абелию: Бланш была розовощекой блондинкой, однако без той приторности, что была присуща Ребекке.
Телосложение Бланш было прямо-таки идеальным, – вы помните, я вам зачитывал по памяти, каким оно должно быть у дамы согласно требованиям куртуазной науки: «Телосложение должно быть большое, прочное, но при этом благородных форм. Чрезмерно рослое тело не может нравиться, так же как небольшое и худое. Плечи должны быть широкими. На груди не должна проступать ни одна кость. Совершенная грудь повышается плавно, незаметно для глаза… Самые красивые ноги – это длинные, внизу тонкие, с сильными снежно-белыми икрами, которые оканчиваются маленькой, узкой, но не суховатой ступней».
Всё это писалось будто бы с Бланш, но признаюсь, что больше, чем её внешность, меня привлекло внимание этой девушки к моим рассказам, она их явно выделяла среди прочих. В своё время я поймал в такую же ловушку мою несчастную Абелию, теперь попался сам. Ситуация повторилась с точностью до наоборот: ловец превратился в жертву, только с более тяжёлыми последствиями. Но не буду опережать события.
Через некоторое время я почувствовал, что привык к Бланш и мне не хватает её. Что за напасть, подумал я, мыслимое ли дело – так привязаться к молодой девице! Зачем, для чего?.. Нет, с этим надо кончать… Увы, было уже слишком поздно! В полной мере я ощутил, что попался в любовные сети, когда был лишён возможности видеться с Бланш. Она не откликнулась на моё очередное приглашение, после – ещё раз, и поездки в привычной компании вдруг потеряли для меня былую привлекательность. Зато когда Бланш, наконец, появилась, я был счастлив – да, да, счастлив, чего скрывать!
Я теперь только делал вид, что устраиваю эти выезды для всех, а старался я лишь для неё; я делал вид, что рассказываю свои истории для тётушек и дядюшек, но рассказывал для одной Бланш; я с досадой отвечал на их вопросы и с радостью на вопросы моей любимой. Да, моей любимой, – я так называл про себя Бланш, и это было правдой! Какое безумие, какая отрада!..
На беду, пришла зима, и наши поездки окончились. Зима – скучное время в сельской глуши; надо обладать живым воображением и иметь какие-нибудь занятия по душе, чтобы не впасть в тоску. Предыдущие зимы я проводил в строительной лихорадке и в чтении книг, сейчас мне всё опостылело: мрачный и раздражённый я скитался по замку и невпопад отвечал моим слугам и дворянам. Они решили, что я болен, да так оно и было, потому что любовь и есть сильнейшая болезнь, от которой нет лекарств и которая может пройти только сама собой, – а может и убить больного.
Для того чтобы увидеться с Бланш, мне нужно было всего лишь доехать до её поместья, где меня, конечно, приняли бы с почётом, как дорогого гостя. Однако, что для меня была одна встреча с моей любимой, когда я хотел быть с ней постоянно, днём и ночью! И это было возможно: надо было сделать предложение, которое, по всей вероятности, было бы принято. Вот в этой-то возможности и состоял главный вопрос, мучавший меня. На одной чаше весов находились чувство долга, рыцарская честь, служение Богу, любовь возвышенная, духовная; на другой – любовь земная и простое человеческое желание жить с любимой женщиной, взять её в супруги. Вам, святой отец, должно быть, непонятны мои терзания…
– Отчего же? – возразил Фредегариус. – Обет безбрачия – это великое испытание. Мне случалось исповедовать братьев, сгоравших от любви и готовых расстричься, лишь бы соединиться со своими возлюбленными. А они, эти возлюбленные, не были помощницами страдающих братьев, не укрепляли их в вере и даже выказывали желание выйти за них замуж, если те сложат с себя духовный сан. Женщины слабы, мессир, и самая большая их слабость, как вы справедливо изволили заметить, – любовь.
– Но и мужчины слабы перед ней! – вскричал Робер. – Разве вся моя жизнь не доказывает это? Пасть жертвой любви в преклонном возрасте, на четвёртом десятке лет, будучи членом рыцарского братства, закаленным в боях воином, пройдя великие испытания в походе на Святую землю, являясь почтенным синьором, книгочеем и алхимиком, – не смешно ли? А вы говорите, женщины слабы перед любовью! Что с них взять, если такие, как я, не могут устоять перед любовными чарами?
Надо ли вам рассказывать, чем окончились мои мучительные размышления? Я нашел для себя спасительную лазейку: ведь я не присягал нашему рыцарскому братству по новому Уставу, подумалось мне, а в старом, который я поклялся соблюдать при посвящении в рыцари, ни единого слова не было сказано о безбрачии, стало быть, я не связан никакими обязательствами и могу жениться на Бланш. Понятно, что такая трактовка шла от лукавого: да я не присягал по новому Уставу, не клялся соблюдать обет безбрачия, но я знал об этом Уставе. Помните: «Кто, вступив в рыцарское братство, подобное учинит (то есть женится), из братства исторгается». Сказано чётко и ясно, однако я уверял себя, что оное относится лишь к тем, кто вошёл в братство уже после того, как утверждён новый Устав; на тех же, кто вошёл, когда он ещё не был принят, это правило не распространяется, – как не распространяются и некоторые другие, обозначенные в новом Уставе требования. Например, там говорится об обете добровольной нищеты, но я же не соблюдаю его, а не соблюдаю потому, что был принят в братство, когда это правило ещё не было обязательным. Следовательно, обет безбрачия тоже не обязателен для меня, – вот и второе веское доказательство того, что я имею полное право взять мою любимую Бланш в жены…
Эх, святой отец, умствование до добра не доводит! – вздохнул Робер. – Я имею в виду не глубокое размышление, а именно умствование: спекуляцию идеями, игру слов и подмену понятий. Это всего лишь пустота, за этим ничего нет. Недаром, все великие святые были просты и бесхитростны, как дети. Быть, как дети, нас учил Спаситель, не так ли?
– Так, – кивнул монах.
– Вот и меня умствование не довело до добра. Оно не дало мне жениться в молодости, зато заставило это сделать на закате жизни, – невесело усмехнулся Робер. – Прямым результатом моего глупого умствования стало то, что я поехал к Бланш с предложением руки и сердца. Её тётка была в восторге, хотя и старалась изобразить крайнее изумление, а Бланш сказала, что ждала этого и теперь совершенно счастлива.
– Любите ли вы меня? – спросил я её.
– Да, – отвечала она.
– Давно? – продолжал я допытываться.
– С первой нашей встречи, – призналась она.
Было ли это правдой? Мне хочется верить, что да. Возможно, чувство, которое Бланш питала ко мне, являлось не любовью, а влюблённостью, столь свойственной молодым девицам; возможно, это была простая привязанность или доброе ко мне расположение, однако Бланш не лгала, я действительно был ей приятен. Мне хочется верить, что расчёт уступил здесь место чувствам, во всяком случае, Бланш не была расчётливой интриганкой.
Вопрос о свадьбе был улажен в один миг: приданного я не просил, – да, собственно, и просить было нечего, – а на содержание жены не поскупился; кое-что перепало и её тётушке.
ebooksa