– Я вижу, это сильно тревожит вас, мессир, – заметил Фредегариус. – Но не волнуйтесь: что бы это ни было, милость Божья безгранична, а я тем более не стану осуждать вас. «Не судите, да не судимы будете», – завещал нам Спаситель.
– Благодарствуйте, – с поклоном ответил Робер. – Вы поистине посланы мне Небом, никому не удалось бы утешить меня лучшим образом. Итак, я приступаю к самой тяжёлой части моего рассказа.
В непросохших от сырости стенах моего нового жилища я с большим размахом устроил пир для соседей. Желая поразить их, я нанял с десяток поваров в помощь моим собственным, дабы блеснуть шедеврами кулинарного искусства; два десятка музыкантов весь вечер забавляли нас чудесной игрой, которую не услышишь и в королевском дворце; три десятка шутов, жонглеров и акробатов выделывали такие штуки, что у моих гостей сводило живот от смеха.
Большое впечатление на моих гостей произвели различные хитроумные приспособления и смелые новшества, которыми был заполнен мой замок. В парадной зале, например, под плитами пола имелись трубы, по которым подогретый воздух подавался сюда из нижних помещений, в результате чего в зале всегда было тепло и сухо. Эту идею я позаимствовал из устройства восточных бань и вызвал жгучую зависть соседей; правда, сама мыльня, которая тоже была построена в моём замке, им не понравилась. Подобно многим нашим людям, не видевшим Востока с его благами и удобствами, мои соседи думали, что прекрасно можно прожить и без телесных омовений, – более того, они считали их греховными.
Впрочем, я уже касался этой темы и не буду повторяться, но отмечу, что неприятие чужих обычаев доходило у нас до абсурда: так, например, настоящее возмущение вызвали вилки, которые были выданы каждому гостю для того чтобы брать куски мяса и прочую снедь не руками, а этими простыми и удобными в обращении предметами. «Разве мы инородцы? – было высказано общее мнение. – Для чего нам ковыряться в еде этими штуками, похожими на вилы, которыми черти мучают грешников в аду? Чистые христианские руки, без сомнения, лучше, чем эти дьявольские вещицы, завезенные из басурманских стран». А кто-то отчётливо прошептал: «Я видел подобное в домах терпимости в Венеции. Серебряными вилками там пользуются куртизанки, а кроме них ещё и содомиты. Они узнают друг друга как раз по этим серебряным вилкам». За столом раздался приглушенный мужской смех, а дамы засмущались и прикрыли лица рукавами. Я приказал слугам убрать вилки, подумав, что даже хорошие, но чужие нам порядки надо вводить с большой осторожностью.
О слюдяных окнах я уже говорил: они не считались грехом, но были в представлении моих гостей безумным мотовством, – таким же, как мраморные фризы с растительным орнаментом во всех комнатах главной башни. Зато очень понравился гостям, – в первую очередь, дамам, – внутренний дворик замка с его зелеными насаждениями, кустами цветов, а посреди этого – с большой беседкой из розового песчаника, у основания которой бежал по гранитным ступенькам чистейший ручей с прохладной водой. Однако людям с практическим складом ума было всё же не ясно, зачем столько места используется впустую? Не лучше ли было бы устроить здесь птичник или свинарник, или хлев? Или поставить сарай для всякой утвари, или, может быть, соорудить кузницу, от которой, что ни говори, куда больше пользы, чем от цветочков и кустиков?..
Да, мой преобразившийся родовой замок произвёл впечатление! По всей округе судили-рядили о моих несметных богатствах, при этом мою преданность христианской вере подвергали сомнению. И то, и другое было неправдой: перестройка замка истощила почти все мои запасы, а крестьяне грозили окончательно лишить меня средств! – Робер коротко хохотнул. – Что же касается веры, то те, кто шептались о её недостатке у меня, сами не проливали за неё кровь и не подвергали себя опасностям, как я.
Особой статьей разговоров была моя холостяцкая жизнь. Мне уже перевалило за тридцать; ещё пятнадцать-двадцать лет, и пора отправляться в мир иной, а между тем, я не обзавёлся женой и потомством, – как такое возможно, спрашивали мои добрые соседи? Они, конечно же, знали о моём отказе от права первой ночи, и это тоже настораживало их. Могли ли они всерьез принять заверения об обете безбрачия, данном мною? Если уж моих крестьян не убедило подобное объяснение, могло ли оно показаться убедительным людям, которые были не так наивны и просты в своей вере, как народ?
С одной стороны, меня втихомолку обвиняли в колдовстве и знакомстве с нечистой силой; с другой стороны, мне старались представить, под разными предлогами, всех девиц, а равно и вдовушек, что жили в наших местах. Недели не проходило, чтобы ко мне ни приехал какой-нибудь благородный отец семейства или почтенный родственник свой сестры, племянницы или даже тётушки и не начал расхваливать достоинства юной, а то и вовсе не юной дамы.
Меня это навязчивое сватовство то смешило, то раздражало, но что было делать? Не закрывать же перед этими самозваными сватами ворота замка? Про себя я был уверен, что не поддамся на уловки моих чересчур заботливых соседей: ах, если бы мы знали наперёд, как слабы перед судьбой, и как легко она распоряжается нами!
Часть 12
Робер потряс пустой кувшин, напрасно ожидая, что из него выльется хотя бы немного вина, тяжело перевёл дух и сказал:
– Вино закончилось; оно часто заканчивается в самый неподходящий момент. Ну да ладно, попробуем обойтись без него…
Вот так вот – славным синьором, радушным хозяином, хорошим соседом, милосердным христианином, защитником слабых я намеревался дожить свой век на родине. И что мне помешало бы, спрашивается? Междоусобиц у нас почти что не было, – нечего было делить, – внешние завоеватели тоже не интересовались нашим захолустьем. Пожалуй, единственная опасность, которая подстерегала меня, было разорение от непомерных расходов, но опять-таки разорение до известной степени, не до крайности, и я никого не удивил бы этим: большинство наших дворян жило небогато.
Однако на моём пути уже была поставлена ловушка, и злой рок использовал женщину, чтобы завлечь меня туда; согласитесь, способ не новый, но проверенный. Мы с вами толковали, святой отец, где-то в начале нашего длинного разговора, о божественной и дьявольской природе женщины. Я отстаивал точку зрения, что божественной сущности в женщине всё же больше. Вы помните?
– Да, помню, – кивнул Фредегариус, с участием глядя на Робера.
– Я и теперь не отрекусь от своих слов; добавлю лишь, что не всегда мужчине удаётся, даже если он того очень хочет, справиться с дьяволом в борьбе за женщину, – сказал Робер с горькой убеждённостью. – Послушайте же, как у меня это не получилось.
В ранней юности, волей обстоятельств отлучённый от общества, я завидовал шумным компаниям, выезжавшим повеселиться на мягкие зеленые луга, что раскинулись среди наших дремучих лесов. Я мечтал тогда присоединиться к этим молодым людям и девицам, вести себя, как они, смеяться, шутить, петь и танцевать под незатейливую мелодию, которую выводили пара-тройка трактирных музыкантов на своих видавших виды лютнях и гобоях. Ныне я мог сам устраивать такие выезды, – и находилось немало желающих в них участвовать, – однако в глазах молодёжи я был стариком, ведь мне уже перевалило за тридцать. Они и относились ко мне как к милому старику, с которым благодаря его щедрости можно было хорошо провести время, но который, разумеется, не годится для невинных забав, – и, уж конечно, не годится для любви.
Ну, что же, я относился к этому с пониманием и, в свою очередь, смотрел на своих молодых спутников снисходительно, как старый матёрый волк смотрит на игры волчат. Я и помыслить не мог об ухаживаниях за девицами: куда было мне в моём возрасте, израненному телесно и душевно, начинать любовные интриги. Брак для меня был заказан, а волочиться за девушками без серьёзных намерений мне было бы смешно, да и не по чину. Обычно на наших пикниках я занимал место среди дядюшек и тётушек, приставленных для надзора за молодыми людьми: мы вели длинные беседы на ничего не значащие темы, просто чтобы почесать языки. Молодёжь из вежливости слушала нас вначале, но скоро принималась за свои развлечения, и редко кто подходил к нам до самого возвращения домой.
Но однажды появилась девушка, которая не интересовалась забавами молодых и не отлучалась от нашего стариковского сообщества, напрасно кавалеры из числа её сверстников зазывали эту юную даму разделить их веселье. Она всегда приезжала в сопровождении своей тётки, молодящейся женщины неопределённых лет, и обычно сидела возле неё, занимаясь вышиванием. С прелестной улыбкой на лице она внимала нашей болтовне и, казалось, совсем не скучала с нами.
ebooksa