Дьявол хитро и коварно начал борьбу за женскую душу: лукавый соблазнитель, он нашептывал сладкие слова, которые делали грехопадение неизбежным, но приятным. О, я ведь тоже не раз попадался на его удочку, – предавшись зову плоти с Ребеккой, соблазнив Абелию и, наконец, женившись на Бланш, – мне ли не знать, каковы его козни! И если уж я, истовый ревнитель веры, воин Христов, человек, ходивший по дорогам, по которым ступала нога Спасителя, и касавшийся стен, которых касалась Его рука, – если уж я не мог устоять перед искушениями, то как могла устоять бесхитростная, незакалённая в битвах с сатаной женщина? В десятый раз повторю, что Господь приставил мужчину к женщине для заботы и защиты; муж – твердыня жены, её крепость, и он же карающий меч для всех, кто посягнет не только на её тело, но и на душу. Если женщина падёт, значит, её плохо защищали; этот упрёк я обращаю, в первую очередь, к самому себе.
– Моя печальная повесть быстро движется к концу, – сказал Робер, и голос его впервые за всю ночь был тусклым и усталым. – Я не стану долго рассказывать, как пришёл к несмываемому позору и преступлению, и навсегда лишился права называться рыцарем. Коротко сообщу вам, что в нашем с Бланш окружении вертелось много молодых щёголей, оказывающих моей жене повышенные знаки внимания. Мне следовало бы немедленно принять меры: пользуясь моим правами мужа, увезти её, например, в паломничество по святым местам, вести с ней душеспасительные беседы, заняться её общим воспитанием, привить любовь к высокому знанию. Есть много способов наставить женщину на путь истинный, не прибегая к насилию над ней, однако я ограничился одними разговорами.
Бланш делала вид, что не понимает, – а возможно, действительно не понимала – смысла моих предостережений. Она отвечала, что не совершает ничего греховного, но просто ведёт жизнь, свойственную нашему положению. Ухаживания кавалеров придает ей, а стало быть, и мне как её мужу, надлежащий вес в обществе.
– Вы ведь не хотели бы, мой дорогой, чтобы на вашу супругу не обращали никакого внимания? – говорила она. – Вы сделались бы посмешищем для всех, мессир, если бы оно так было. Все завидуют вам, какая у вас жена; вы должны радоваться этому, а не осыпать меня упрёками.
И я умолкал, тем более, что Бланш не переходила известных границ и не давала повода для злых сплетен.
Через какое-то время среди поклонников моей жены выделился один, по имени Альбер. Мне этот Альбер казался пустым и ничтожным, но Бланш он почему-то нравился. Возможно, она сочинила его особенный образ, как это часто делают женщины, а может быть, действительно обнаружила в нём нечто притягательное для себя. В его внешности сочетались юность и мужественность: мягкие, не завершенные линии лица и тела, но твёрдый подбородок и широкие плечи; густые длинные кудри и чистые детские глаза, но хищные ноздри и плотоядные губы. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять этого Альбера – человека, заботящегося только о своих удовольствиях, не знающего сострадания, не ведающего угрызений совести.
Он относился к той части рыцарства, которая, не проникнувшись духом этого благородного звания, переняла одни лишь кичливые внешние признаки. Эти рыцари покрывали шёлком своих коней, раскрашивали щиты и седла, украшали шпоры и удила золотом, серебром и драгоценными камнями, так что было непонятно: это амуниция воина или более походит на женские безделушки? Такие рыцари, наверно, думали, что мечи их врагов будут отражены золотом? Они думали, что враги пощадят драгоценности на рыцарских доспехах или не смогут пронзить шелка?
Я по собственному опыту знаю, что более всего необходимы воину три вещи: сила, проницательность и осторожность. Он должен быть свободен в движениях и иметь возможность быстро обнажить свой меч. Тогда зачем эти рыцари заслоняли свой взор локонами, похожими на женские, зачем одевались в длинные, стесняющие движения туники, пряча свои нежные холёные руки в просторных и неудобных рукавах?..
Я бы сразу запретил этому Альберу появляться у нас, однако он был любезен и почтителен со мной, подчёркнуто уважительно, к месту и не к месту, отзывался о моих заслугах и тут же прекращал разговор со своими собеседниками, стоило мне начать рассказывать что-либо. Единственное, к чему я мог бы придраться, так это к его манере постоянно вставлять в свою болтовню высказывания древних и современных авторов. Я скоро убедился, что он ни одно из произведений, которые якобы знал, не прочитал и вряд ли представлял, о чём в них идёт речь. Но, в конце концов, это была простительная слабость: во времена наших дедов дворяне хвалились силой, ловкостью, удачливостью, – теперь в моду стали входить начитанность и образованность. Не гнать же за это из дома молодого вертопраха!
Ухаживания Альбера за моей женой были в духе времени: он повсюду распространялся о её красоте, посвящал ей стихи, а бывая у нас, с нарочитой услужливостью исполнял даже незначительные просьбы Бланш; он не отходил от её кресла, ловя малейшее слово, сказанное ею, и вздыхал, глядя на неё. Это было в порядке вещей, почти все наши дамы обзавелись тогда подобными «пажами», и если бы Бланш осталась без своего «пажа», надо мной, пожалуй, стали бы смеяться, – в этом моя жена была права.
Насколько далеко могли зайти отношения такого «пажа» и его «дамы сердца», я не хотел вникать; повторяю, я был уверен, что моя Бланш не допустит никаких опасных вольностей. Ослеплённый гордыней, я слишком высоко вознёс мою супругу, – именно мою, принадлежащую мне! – а более того, слишком высоко ценил себя, – сильного, умного, великодушного, прославленного, – так что сама мысль об измене такому человеку, то есть мне, была дикой и кощунственной.
Из-за этой же гордыни я мысленно смеялся над Альбером; я подозревал, что его уважение ко мне напускное, неискреннее, и что он ухаживает за Бланш с дурными намерениями, но его ожидало, в чём я нисколько не сомневался, позорное поражение. Глупец, я не понимал, что поражение и позор ждут меня, и я сам готовлю себе эту участь!
Робер поправил рукава своей куртки, потеребил воротник рубахи и, бросив молниеносный взгляд на Фредегариуса, с мрачной решительностью проговорил:
– Я убил их обоих, мою жену и её поклонника.
– Боже мой! – выпалил Фредегариус, покрываясь смертельной бледностью.
– Разве я не предупреждал вас, что вы принимаете исповедь у величайшего грешника? – губы Робера тронула кривая усмешка. – Да, я обагрил свои руки кровью женщины. Станете ли вы теперь слушать окончание моего рассказа?
– Господь всемилостив, – монах с усилием поднял глаза на Робера. – Продолжайте, мессир.
– Да, всемилостив… – неопределенно сказал Робер, а лицо его было суровым. – Хорошо, я доскажу до конца… Весной того страшного года я не ездил с нашей обычной шумной компанией в леса и луга. Меня чрезвычайно занимало учение Святого Августина о благодати, и я дни напролёт просиживал за книгами. Бланш этим не интересовалась, она слушала меня лишь из вежливости, а мне не хотелось говорить с ней о пустяках. Поэтому когда она попросила, чтобы я разрешил её отлучаться из замка без моего сопровождения, я с радостью согласился.
Эти поездки иногда занимали два-три дня. В таком случае ехала свита – дворяне из охраны, слуги, повара, шуты, музыканты, – а на ночь устраивался небольшой лагерь, с шатрами и наскоро сооружёнными беседками. Отпуская Бланш в эти поездки одну, без меня, я рисковал вызвать пересуды, но со всё той же надменной гордыней думал, что они не запятнают мою честь, ибо возникнув на пустом месте, скоро умрут.
Прошла весна, настало лето. Я стал замечать, что поведение Бланш изменилось. Она всегда любила красивые наряды, но сейчас начала менять их один за другим, выбирая вызывающие, броские платья. Её новый гардероб мне совсем не нравился, но она не обращала внимания на моё недовольство. Помимо того, она перестала советоваться со мной, сделалась заметно холоднее, в то же время у неё появилось раздражение по отношению к моим привычкам: так, она с насмешливой ненавистью воспринимала теперь мои учёные занятия и с презрением смотрела на мои книги. Неожиданно в её речи проскальзывали слова и выражения, которых раньше не было, и возникли суждения, которые были чуждыми для нашего семейного мира. Я объяснял это влиянием общества, до последнего момента ничего не подозревая.
ebooksa