Проверив, легко ли ходит меч в ножнах, я осторожно дотронулся до дверей – они были заперты изнутри. Тогда я схватил один из напольных бронзовых подсвечников, что стояли по обеим сторонам дверей, и пробил им себе путь, как тараном: двери с треском распахнулись, я вошёл в комнату Бланш. Любовники сидели на кровати, обнявшись, в их одежде был виден беспорядок. При моём появлении они отпрянули друг от друга, но рука Бланш осталась в руке Альбера, и я заметил, как крепко, до белизны сжались их руки.
Первым моим желанием было убить обоих преступников канделябром, но я сообразил, что это будет нелепо и даже смешно – убить жену и её любовника бронзовым подсвечником! Нет, это должна была быть казнь, а не безумное убийство из ревности, поэтому я отбросил в сторону канделябр и выхватил меч.
– Мессир! – закричали в один голос Бланш и её смазливый красавчик: она с испугом, а он с угрозой.
Представьте себе, он вздумал мне угрожать: он полагал, что может быть опасным для меня! Несмотря на трагическое положение, это меня рассмешило: я едва сдержал приступ нервного хохота. Подтолкнув к молодому негодяю стул, на котором висела его перевязь с мечом, я сказал:
– Защищайся, и пусть свершится правосудие!
– Нет! – возопила Бланш и ещё крепче вцепилась в его руку.
Тогда я наставил свой меч на изменницу и прорычал:
– Значит, ты умрёшь первая!
Она взвизгнула и забилась в угол кровати; Альбер, между тем, вырвав свою руку из руки Бланш, обнажил меч и сделал выпад против меня.
Я мог убить его сразу же, но рассудил, что это была бы слишком легкая гибель для него; я хотел, чтобы он почувствовал весь ужас смерти, чтобы он умирал медленно и мучительно. Я вёл с ним жестокую игру, то отступая к дверям, то прижимая его вплотную к кровати. Наконец, я решил, что достаточно наигрался: мой меч вначале проколол ему плечо, а затем разрубил левую щёку; в глазах Альбера я увидел не только боль, но и страшную тоску, предчувствие погибели.
– Умри же, негодяй! – воскликнул я, но тут Бланш с пронзительным криком вдруг кинулась к нему. В следующий миг всё было кончено: мой меч пронзил их обоих.
Бланш билась в агонии, с её губ капала кровавая пена; взгляд умирающей выражал страдание и упрёк. На мгновение моё сердце дрогнуло, но лишь на мгновение, уступив место суровому торжеству. Выпустив меч, я с чувством выполненного долга смотрел на два уже бездыханных тела. Потом я вышел из комнаты, чтобы более никогда не заходить в неё.
– Но это был честный поединок: вашей жертве был дан равный с вами шанс, – попытался возразить Фредегариус, взволнованный рассказом Робера. – Что касается вашей жены, то она погибла случайно.
– К чему лукавить, святой отец? Это было именно убийство, предумышленное убийство, – покачал головой Робер. – Я взял на себя роль Провидения и роль палача. У моих жертв не было ни малейшего шанса уцелеть; я бы убил их так или иначе. То что картина убийства приняла вид честного поединка, а моя жена будто бы погибла случайно, таит соблазн и искушение для меня, – сам дьявол мне шепчет: «Ты не виноват, тебе не в чем каяться; а если и есть грех, он, право же, не велик». Нечистый и вам нашептал такие слова, святой отец, коли вы их произнесли.
Нет, не будем себя обманывать: из гордыни, тщеславия, ревности и злобы я совершил убийство. Я мог бы рассчитывать на снисхождение, быть может, если бы покаялся в содеянном перед всем миром и перед святой церковью, но я не сделал этого. Вы первый человек, которому я открыл свою страшную тайну, а раньше я молчал о ней даже на исповеди. В миру же моё преступление было вовсе не замечено…
– Не замечено? – удивился Фредегариус.
– Не замечено, – подтвердил Робер. – В ночь после убийства я напился допьяна в своих покоях и заснул тяжелым сном. Скажу откровенно, мне не снились кровавые призраки, и я не молил о запоздалом прощении свою жену, но когда я проснулся поутру, мой прекрасный замок показался мне настолько отвратительным, что я уничтожил его.
– Вы уничтожили свой замок? – Фредегариус удивился ещё больше.
– Да, уничтожил, – кивнул Робер. – Я сжёг его не для того чтобы избавиться от двух трупов и следов преступления, а от непреодолимого отвращения к этому обиталищу двойного греха: прелюбодеяния и убийства.
Я отослал всех слуг и поджёг замок: ходил из комнаты в комнату, поджигая всё, что могло гореть. Лишь на книги у меня не поднялась рука, их я сохранил.
ebooksa