– Зачем же играть в такие игры? – удивился мальчик.
– Таковы правила большой игры, называемой жизнью. И если вы, ваше высочество, будете сильным и умным, то сможете изменить эти правила, и тогда большая игра станет приятнее для всех.
– Я не понимаю вас, отец, – смущенно признался Людовик.
– Это ничего, мой дорогой. Чтобы понять, надо почувствовать; я и сам многого не понимаю… В следующий раз мы доиграем нашу партию, ваше высочество. Мне надо идти, – повторил Генрих, крепко обнимая и целуя сына.
…Переодевшись, Генрих блаженно развалился в кресле.
– Этот мальчишка загонял меня до седьмого пота; удивительно, сколько энергии скрывается в ребёнке! – говорил он Рони. – А знаете, по летам я, пожалуй, гожусь ему в дедушки: жаль, что у меня так поздно родился сын. Зато я люблю его и как отец, и как дед одновременно! Ах, как бы мне хотелось посмотреть, что за король получится из этого сорванца! Прожить бы ещё лет двадцать…
– Даст Бог, проживёте, сир. У вас крепкое здоровье.
– Если бы все короли умирали своей смертью, – вздохнул Генрих.
– К чему эти мрачные мысли, сир? Вы не похожи на себя, когда говорите так, – покачал головой Рони.
– Вы правы, мой мудрый министр. Прочь мрачные мысли! Займемся делами. Что сказали вам на прощание почтенные послы?
– Все то же, сир. Никаких изменений в их позиции не произошло, – спокойно проговорил Рони с видом человека, заранее знавшего, что так и должно было случиться.
Генрих выпрямился в кресле и взглянул ему в глаза:
– Вот как? Значит, война? Война?
– Да, сир, – кивнул Рони, удивляясь, что король спрашивает о таком очевидном факте.
Тогда Генрих вскочил и забегал по залу.
– Я до последнего момента надеялся на чудо, – бормотал он. – Бедная страна, бедный народ, – сколько пролито крови, и конца этому не видно!
– Мир не может обойтись без войн, – пожал плечами Рони.
– Хорошо, что все войны заканчиваются миром! – воскликнул Генрих.
– Нам не в чем себя винить, сир. Мы сделали всё возможное, чтобы избежать войны, но мы не могли принять условия послов: это значило бы погубить Францию, – сказал Рони.
– Да, я понимаю. Почему мы должны выдать моему венценосному собрату, испанскому королю, людей, бежавших из его страны только оттого, что кое-кому не нравится, как они молятся? А может, они своей дорогой подошли ближе к Богу, чем те, кто их осуждает? Мне кажется, что тот, кто добр, честен, справедлив и умен, – тот и есть истинный верующий. И если он, к тому же, хороший подданный и интересы государства ставит чуть выше собственных, то для меня он – единоверец, даже если он молится осиновому чурбану, прости мне Боже!
ebooksa