Десять жизней Мариам

– Ох, сестричка, – простонала она на игбо хриплым голосом. – То не голова у меня болит, а… вот тут… – Она стукнула себя в грудь. Хрип перешел в рыдание. – Мастер Уэсли продал моего мужа… в…

Нэнси назвала место, куда увезли ее мужчину. Но мне оно было незнакомо, я не знала английских колоний. А впрочем, хоть бы и знала, разве это помогло бы? Ее мужа забрали. И, насколько я сумела к этому времени понять англичан, уже не вернут. Нэнси изнемогала от горя. Я вспомнила маленькую женщину фула, которая после Джери присматривала за мной на работорговце… Женщину, которая помогла мне вернуться к жизни. Кто присмотрит за Нэнси? Кто вернет к жизни ее?

Я мало что могла сделать. Ее рана не заживала. Она будет саднить и кровоточить до самой смерти. Нэнси это знала. И я знала.

Я промыла ей голову и глаза розовой водой, оставила пакетик ромашки, чтобы она заварила чай, который поможет ей уснуть. Помассировала плечи с ароматным маслом из лимонной травы, готовить которое меня научила Мари Катрин. В общем, постаралась за это короткое время успокоить тело бедной женщины, зная, что боль исстрадавшейся души не облегчить ничем, как ничем не заполнить сосущую пустоту, разверзшуюся в ней.

– О, а мы уж подумали, ты сбегла.

Дарфи явился. И, ухмыляясь, наблюдал, как я прощалась с Нэнси, произнося те слова уважения, которые могла вспомнить на ее языке, и благословения, которые знала на своем. Мы пожали друг другу руки. И соприкоснулись лбами.

– А-а-а, так вы с ней обе из этих, из африкских ниггеров, – набычился Дарфи.

Ну что тут скажешь. Я и слова-то такого, «Африка», не слышала, пока не приехала сюда.

– И что там с ней? Госпожа Робинсон сказала, она просто лодырница.

Мне захотелось выхватить из ножен висевшую у него на боку абордажную саблю и с маху перерезать ему горло, как меня учили Цезарь и француз – на случай, если придется защищаться, говорили они.

– Мастер Робинсон продал ее мужа в место под названием Ал’бама.

Теперь настала очередь ирландца помолчать, пока мы шли к фургону. Но ему очень хотелось узнать подробности. Подсаживая меня, он поинтересовался:

– Ну, успела распроститься с этой. И чё вякала ей? На вашем африкском языке.

Я рассматривала его бледное лицо, потемневшие небесно-голубые глаза и квадратную челюсть. Для розоволицего Дарфи был даже недурен собой. Но чувствовалось в нем что-то подлое. Внутри у этого человека текли реки ожесточенности и злобы.

– Просто прощалась.

* * *

К тому времени, когда мы добрались до фермы Роберта Нэша, я приняла трех младенцев, собрала четыре сломанных руки и ноги, обезболила множество месячных кровотечений, успокоила бесчисленное количество расстроенных желудков и кишечников и облегчила предсмертные страдания одной старой креолки-мулатки, перешедшей в страну духов – правда, ее родные утверждали, что она собиралась попасть к христианскому Богу на небеса. По моим подсчетам, я не только Нэшу его тысячу фунтов вернула, но и себе немного заработала. И платой от него мне стала ветхая хижина на окраине поселка его северо-восточной фермы, ближайшей к ферме брата, а также стул, кувшин, миска, горшок и веник. Я стояла в дверях и смотрела в полутемное нутро домика, где места едва хватало развернуться. У задней стены имелся небольшой очаг, но его явно давно не растапливали. Окно было одно. Побелка на стенах почти исчезла, впитавшись в шероховатые хрупкие доски. Потолок, казалось, вот-вот обрушится: там, где обвалилась крыша, сквозь щели между досками лился солнечный свет, выхватывая из темноты куски отвалившейся синей бумаги, разбросанной по полу, как листья.

В груди разлилась тяжесть, словно я простыла. Вот это превратить в дом? В нем не было ни топчана, ни матраса. На чем спать? Мысли кружились в голове, и единственный способ успокоиться, который пришел в голову, – заняться хоть каким-то делом. Я взяла веник и принялась мести ветки, грязь, сухие листья, паутину, будто выметала мусор не только из хижины, но и из собственной головы, приводя мысли в порядок.

– Давай-ка мы поможем.

Я чуть веник не выронила. В дверях стояли три женщины. Две из них выглядели настолько знакомыми, что мне показалось, я вижу сестер, Аяну и Те’зиру. Третья была низенькая, кругленькая, с мягким носом-пуговкой и пухлыми щеками, как у женщин менде, с которыми мать торговалась на рынке. Троица дружелюбно улыбалась.

– Добро пожаловать, сестра, – поздоровалась та, которая выглядела как повзрослевшая Те. – Я Элинор, это Кейса и моя девочка Сара. – Она остановилась и поставила корзину, которую несла. – Мы с Сарой с фермы мастера Томаса Нэша, прямо из сада к тебе. А Кейса – отсюда, от мастера Роберта. – Она махнула куда-то налево, затем осмотрелась и поцокала языком. – Юпитер нас послал. Сказал, тебе понадобятся дополнительные руки, чтобы привести эту развалюху в жилой вид.