Вид у Ричарда сделался страдальческим. А у Лепестка и того хуже.
– Я пытался. Тока он и слушать не захотел. И вообще, этот Нэш доволен своей… покупкой.
Человек шерифа взял вознаграждение, которое Лепесток согласилась выплатить ирландцу. У меня было такое чувство, словно меня ударили под дых. Пробыв у Лепестка всего лишь день, я почувствовала, что буду здесь в безопасности, смогу спокойно жить. А теперь ветер снова переменился, унося в новое нежеланное путешествие, подобно волнам темных вод. Когда я стояла в дверях и прощалась с ними, Лепесток стиснула мне руку. На ладони возникла холодная тяжесть монет. Женщина притянула меня к себе и, обняв, прошептала на ухо едва слышно, чтобы не услышали шериф и человек Нэша:
– Это за всё, что ты сделала для Констанцы и ее ребенка. Ты молодчина, маленькая Мариам, и никогда не цени свои труды слишком дешево, девочка моя. Хорошая-то повитуха может запросить столько, сколько весит сама.
Она отступила на шаг, осмотрела меня с ног до головы, а затем пробормотала с легкой улыбкой на губах:
– Впрочем, если хочешь назначать плату побольше, стоит потолстеть!
И мы все трое засмеялись. Человек шерифа, которого не пригласили повеселиться вместе с нами, нахмурился и заорал, гоня меня вон.
Пока фургон и плоскодонки везли меня на север через Каролину в Вирджинию, вдоль озер и рек, я размышляла о монетах. Их я хорошо припрятала, зашила в шов с изнанки своего ситцевого платья. Мне не впервые платили за работу: Цезарь давал монеты каждый раз, когда я слушала и говорила от его имени. Но те монеты ушли на дно с «Черной Мэри». А вот здесь, в этой новой жизни, в этом новом месте, которое предрекала мне Джери, денег я коснулась первый раз. И поклялась именем сестры, что он не будет последним.
Часть II
Дочь чужого бога
Ибо осквернил Иуда святыню Господню, которую любил, и женился на дочери бога чужого.
1
Человек по имени Роберт Нэш считал меня своей собственностью. Дорога из Саванны до его фермы заняла шесть недель – почти столько же, сколько я путешествовала по темным водам. Может, потому что мистер Нэш часто и подолгу останавливался на фермах, в деревнях по пути, покупал и продавал. Он был знаком с каждым, кого встречал по дороге, и называл по имени. А кого не знал, старался познакомиться. Эту него называлось коммерцией. У самого Нэша было розовое лицо, рыжеватые волосы и тонкие, в ниточку, губы. Я таких еще ни разу не видала. Он часто моргал водянистыми голубыми глазами, будто их раздражали яркое солнце и воздух. Говорил этот человек на распространенной в здешних краях невнятной смеси английского непонятно с чем, вставляя отдельные ирландские слова, которые я узнавала. С круглым, сильно выпирающим животом, в который были вставлены тонкие ноги-палки, он напоминал ходячего слизняка, но думал и двигался быстро, как птица. Нэш освободил место в задней части фургона, ткнул пальцем, чтоб я садилась, и поспешил прочь, словно боялся что-нибудь подхватить. Его человек, Дарфи, который тоже говорил по-ирландски, фыркнул и протянул мне руку. Когда я взяла ее, думая, что он хочет помочь мне подняться, Дарфи так сильно сжал мои пальцы, что я чуть не закричала от боли. Он притянул меня к себе и прошипел прямо мне в ухо:
– Раз хозяин сказал, не буду тя приковывать. Но я-то вас, поганцев, получше яго знаю. – Его горячее дыхание обрушилось мне на щеку. – Наплевать, что ты ему обошлась в кругленькую сумму – прямо золотая нигга, – попробуй убежать, и я тя пристрелю.
И с этими словами он полуподнял, полузатолкнул меня в фургон.
Повозкой управлял чернокожий раб Нэша по имени Юпитер. Нэш и Дарфи ехали рядом верхами. Юпитер не глядя кивнул в мою сторону. Что он знал, о чем думал – осталось тайной. Фургон был набит припасами, мешками с зерном, ящиками с портвейном и прочим спиртным в бутылках, завернутых в солому и тряпки для защиты от ухабов и камней на дороге, а также ящиками с посудой, которую называли фарфором, рулонами ткани и другими сокровищами, как Нэш называл свои покупки, в том числе и меня. Когда мы усаживались в фургон, Нэш сунул мне в руки большую затрепанную кожаную сумку, которой самое место было на мусорной куче.
– Это старая лекарская сумка, я ее взял у одного мастера на все руки, – пояснил он. – Можешь пользоваться.
Кожа темно-кровавого цвета местами перепрела от влаги, а местами – пересохла чуть не до пыли. Сумку уже было не спасти, но полюбопытствовать, что внутри, стоило. Снадобий там никаких не оказалось, но остались всякие бутылочки, флакончики и пара тонких, еще острых лезвий. Я вытащила из какой-то кучи кусок ткани и завернула их, стараясь не порезаться, а остальное сложила в корзинку, которую вручила мне женщина-
Я была одним из приобретений Нэша, «сокровищем», таким же, как бутылки вина и тяжелые книги. Но, в отличие от портвейна, от меня ждали, как он сам это назвал, «возврата капиталовложений». К моему и его удивлению, так и вышло, не успели мы проехать и десяти миль.
ebooksa